Прозрачное синее пламя разлилось по столу, соскочило на пол и, как голубая змея, стало подползать к инкубаторам. В одно мгновение весь пол был залит едва заметным голубым спиртовым пламенем, и счастье, что де-Кирилин была здесь. Отважная шведка бросилась на пол, прямо в огонь, и стала кататься взад и вперед, пока его не затушила. Всю массу пламени, добравшегося до детей, она приняла на свое лицо, шею, руки и ноги…
Ее завернули в одеяла и, с тяжелыми ожогами, отправили в госпиталь Красного креста в Бонфильде.
Это был шаблон; это входило в рамки будничной работы, направленной на утверждение жизни там, где смерть хотела бы царить безраздельно, — и когда де-Кирилин впоследствии писала воспоминания об этом годе, который она называла самым волнующим во всей своей опасной, богатой приключениями жизни, она ни словом не обмолвилась об этом маленьком инциденте.
Это случилось на другой день после крупного, знаменательного события, когда доктор Говард Келли, из больницы Джона Гопкинса в Балтиморе, посетил захудалую ферму Дионнов. Прибывши с сыном-доктором и с внуком, этот специалист из специалистов привез с собой в маленькой свинцовой коробочке эманацию радия, стоимостью в шестьдесят тысяч долларов.
Сиделки, бережно распеленав маленькую Марию, положили ее на стол, и в течение сорока четырех минут, по хронометру, действие радия было сосредоточено на большой, печеночного цвета опухоли на бедре Марии, которое вряд ли было толще человеческого пальца… Дэфо знал, что малейший ушиб, малейшая царапина этой опухоли могла вызвать у девочки смертельное кровотечение… если только радий, стоимостью в шестьдесят тысяч долларов, не придет на помощь и не высушит ее… Но теперь все в порядке, можно быть спокойным, — заявил старый доктор Келли.
Младенцы стали уже вырастать из своих инкубаторов с кондиционированным воздухом, и тут-то их поджидали новые, невиданные еще опасности. Дело, видите ли, в том, что летом в этой пятикомнатной избушке жило — ни много, ни мало — двадцать два человека, считая в том числе и самих близнецов, которым, конечно, жилось лучше всех. Здесь были работники и работницы, нанятые для обслуживания основных нужд высокознаменитых теперь папаши и мамаши Дионн, и многочисленные родственники, приехавшие погреться в лучах их мировой славы. К огромному человеческому населению присоединялись еще тучи мух, налетавших в комнату от беспрерывного хождения взад и вперед.
Сиделки чрезвычайно усердно старались втолковать папаше и мамаше Дионн основы гигиены и санитарии, объясняя им, по-французски, для чего нужна борьба с мухами, каких страшных микробов могут занести эти насекомые и откуда они приносят эту опасность. Папаша Дионн был весьма заинтересован этими новостями и однажды проявил даже зачатки научной любознательности… спросив у сиделок: «сколько мух они нашли в испражнениях младенцев нынче утром»?
Чистка, завешивание, дезинфекция этой опасной приграничной избушки проводились неустанно, но даже сама де-Кирилин не могла одержать победы над клопами, которые то и дело кусали младенцев в инкубаторах, так что пришлось даже установить посменное дежурство совместно с третьей сиделкой, Пат Муллинс, чтобы обирать этих отвратительных насекомых с несчастных малюток.
Одним словом, с каждым днем обстановка в этом доме становилась все хуже и хуже — «хуже, чем семь похорон», как выражалась кузина Альма Дионн, что звучит весьма многозначительно, если знать детали этой церемонии во французской Канаде.
— Я совершенно туда не показываюсь, если сиделки за мной не посылают, — говорил доктор Дэфо, — я уж две недели не брал козявок на руки.
И он был прав. Потому что в приходе Корбейль уже свирепствовала эпидемия кишечной токсемии. И несмотря на все их строго научные предосторожности, 12 сентября пять кривых веса, которые до сих пор так великолепно шли вверх, начали вдруг колебаться, остановились и поползли вниз. Ну, конечно, они заразились…
Они резко побледнели и перестали есть.
— Они пережили опасный кризис в эти двадцать четыре часа, — говорил доктор. — Их слабенькие организмы, конечно, не выдержат, если условия не изменятся.
Но тут ему пришлось столкнуться кое с чем посерьезнее их болезни. Пришлось вступить в бой со сверхнаукой. Из Торонто пришли тревожные, сугубо научные планы борьбы с угрожающим малокровием у младенцев. Самолет наготове. Аппарат для переливания крови простерилизован! Величайшая научная сенсация! Есть ли какой-нибудь предел мощной борьбе со смертью, которая с такой неумолимостью преследует чудесных девочек? Вот оно то, что на афишах называется «потрясающей драмой»! Последнее блестящее достижение науки!