Стоит ли им жить?

Мы наклонились, чтобы сделать ему впрыскивание противостолбнячной и противогангренозной сыворотки. Дали ему папироску. И чтобы отвлечь его внимание от укола, мы спросили:

— Ну что, приятель, как там в лесах обстоят дела?

Паренек сделал слабую попытку улыбнуться.

— Я знаю только одно. Если бы мистер Вильсон посидел со мною там, в воронке, он вынул бы свое вечное перо и живо подмахнул перемирие…

X

Представить себе мистера Вильсона в каске, с лампасами на штанах и прочим обмундированием, лежащим в воронке с этим маленьким безногим неудачником, — конечно, крайне смешная и непристойная мысль, и язвительность этого паренька можно извинить только за счет его страданий. Но позволительно ли будет попросить наших теперешних вашингтонских правителей оставить свои шикарные письменные столы и теплые, просторные кабинеты?

О, нет, им не придется итти в испачканные кровью и внутренностями лисьи норы, воронки или окопы! Эта опасность им не грозит. Пусть они пойдут в зловонные, туберкулезные, пневмонические крольчатники Вашингтона или другого города по их выбору. Пусть они пойдут в Цинцинати — посмотреть в большие глаза ребенка, который не стал бы просить у сиделки Хэггерти перчатки, если бы у него были карманы. И пусть они (попросив показать им самое грязное, самое страшное «дно», как показывала мне сиделка Мэргерит) побеседуют с голодной матерью, у которой одиннадцатимесячный мальчик-заморыш старается что-то высосать из груди, неспособной его больше накормить.

Пусть наши правители в тот день, когда отец семьи лежит беспомощный в больнице, а маленькая сестренка находится в туберкулезном санатории, пусть они посмотрят в полные отчаяния глаза матери. И пусть возьмут на заметку ее слезы, которые внезапно начинают катиться горячим и гневным потоком, когда она спрашивает, сможет ли ее муж, если поправится, снова работать…

Пусть они вспомнят, что эта страшная картина не демонстрируется на выставке за плату, а ее может увидеть кто угодно и где угодно, хватило бы только нервов.

Если наши начальники, от первого до последнего, пойдут посмотреть то, что может им показать жизнь «в сумраке», не вынут ли они тогда свои вечные перья, чтобы подписать перемирие с бедностью?

Увидев, как этот мальчик-крошка возится у пустой груди матери, которая вынуждена сама голодать, чтобы накормить остальных детей, наши правители, возможно, вспомнят, что во время войны им может пригодиться жизнь этого мальчика, если только ему удастся, победив опасности «сумрака», вырасти в мужчину.

И может быть, они подумают про себя, что для питания этого мальчика-солдата и миллионов его братьев они, наши главные начальники и правители, будут иметь тогда сколько угодно средств, взятых взаймы у банкиров, чтобы эти миллионы сытых юношей могли хорошо убивать и быть убитыми в расцвете своей жизни.

Глава девятая ДОЛЖНЫ ЛИ ДЕТИ ЕСТЬ?

Наличие голода — неоспоримый факт.

Гарри Л. Гопкинс.

«Сто тридцать пять тысяч учеников нью-йоркских начальных школ настолько слабы от недоедания, что не могут регулярно посещать занятия».

Это — почти один на пятерку обследованных детей, а общий процент — 18,1. Нам не к чему сокрушаться о судьбе детей во время турецко-армянской резни. У нас есть свои доморощенные ужасы.

Отдел охраны слабосильных детей пишет дальше в своем жутком отчете: «Тупые и ослабленные, они ежедневно получают в школах умственную и физическую нагрузку, которая еще более ухудшает их тяжелое состояние».

Нью-Йорк, Уӧрлд-Телеграм, среда, 30 июля 1935 года.

I

В это утро я настроен определенно оптимистически, и воспоминания об ужасах «сумрака» постепенно рассеиваются. На небе ни облачка, сентябрьское солнце бодрит и ласкает. Нужно ли отчаиваться? Гарри Л. Гопкинс, один из самых влиятельных наших начальников, говорит, что голод — бесспорный факт!

Дело как будто налаживается, и я приступаю к аннулированию некоторых заметок, сделанных в Цинцинати в один из пасмурных дней декабря прошлого года.

«В доме миссис Тэйлор находим две комнаты, тесных и грязных. Кухонный чад и пар от стирки настолько сильны, что в первую минуту трудно даже дышать».