Стоять до последнего

Кирилл выбрался из укрытия и остановился возле тонкой березки, что росла у подножия пологого холма. Отсюда просматривалось асфальтовое шоссе, убегающее по волнистой местности туда, где впереди на линии горизонта чуть виднелись в голубоватом мареве крыши села. Оврутин оглядел свою позицию.

Холм густо порос молодняком, кустами орешника и черемухи, а на вершине его стояли несколько берез, сосны и кряжистые темные ели. Внизу у подножия зарывалось в землю боевое охранение — взвод из дивизии народного ополчения. Чуть в стороне две женщины выкашивали небольшой луг.

— Товарищ лейтенант!

Оврутин обернулся на зов. Совсем неподалеку от него, возле свежего бруствера, стоял заряжающий первого орудия казах Тагисбаев, обнаженный по пояс, на голове в виде чалмы накручена гимнастерка.

— Товарищ лейтенант! Там задержание есть.

— Какое задержание? Ты о чем говоришь?

— Переодетый женщина в красноармейской форма.

— Что за чепуха!

Оврутин направился в глубь огневой позиции, на ходу окидывая придирчивым взглядом работу бойцов, и у снарядной повозки увидел задержанную. Молодая ладная девушка лет восемнадцати. В новой красноармейской форме, сапогах, на голове пилотка, из-под которой выбивались густые волосы. Лицо незнакомки показалось Оврутину очень юным.

— Что за маскарад? — строго спросил лейтенант, напряженно всматриваясь.

Она улыбнулась и шагнула навстречу:

— Меня зовут Лариса Попугаева. Я хочу остаться у вас.

Девушка стала торопливо рассказывать, как ей выдали обмундирование, как она на все свои деньги купила в аптеке бинтов, йода, даже от головной боли порошки взяла, и с полной сумкой медикаментов направляется к фронту.

— А на санитарку я на курсах училась, кружок Осоавиахима при школе в прошлом году кончила. Еще до университета!..

Оврутин смотрел на нее и не знал, что предпринять.

— Лейтенант, наше охранение сматывается!

— Что?!

— Сматывает удочки, лейтенант, — Любанский с прилипшими мокрыми волосами, обнаженный по пояс, перемазанный глиной, прибежал с лопатой в руке. — Вон, смотри сам!

— Не уходить никуда, стоять здесь, — повелел девушке Оврутин, а сам чуть не бегом поспешил к шоссе, где еще недавно пехотинцы старательно рыли окопы.

Окопы были пусты. Последний солдат, держа винтовку за ствол, как палку, торопился догнать уходящих товарищей.

— Стой! — крикнул Кирилл. — Стой, кому говорю!

Он побежал наперерез уходящим пехотинцам, на ходу расстегивая кобуру. Кирилл был полон решимости удержать, заставить вернуться в окопы боевое охранение. Без них зенитчики оставались одни, открытые любым ударам наземного противника.

— Стой, так твою мать!..

На окрик оглянулся командир пехотинцев, невысокого роста черноволосый мужчина с резкими чертами лица. На его петлицах выделялся новенький кубик — знак отличия младшего лейтенанта.

— Ты чего, сосед, горячишься? — спокойно спросил он, удивленный взволнованностью Оврутина.

— Куда же вы, а? — Кирилл глотнул воздух и еле сдержал себя, чтобы не выматериться. — Бросаете батарею…

— А к вам, лейтенант, разве не поступал?..

— Что поступал?

— Как что? Разумеется, приказ.

— Какой приказ?

— Отходить. У меня распоряжение комбата, — младший лейтенант похлопал по нагрудному карману и, понизив голос, доверительно сообщил: — У Николаевки позицию велено занимать.

— А как же мы?

— Немного подождите, готовьтесь… Раз нам приказ пришел, значит, и вам будет. А здесь оставаться рискованно!.. Там у Пскова, кажется, треснула ниточка… Мне приказано скорым маршем, понимаете?

И он, махнув на прощание рукой, побежал к своему взводу. Оврутин сунул пистолет в кобуру. Неужели и ему сейчас последует приказ отходить? Он ничего не понимал. С самого утра вкалывали, сооружали позицию, а теперь бросать? По шоссе с шумом промчались три грузовые машины с ранеными, за ними на некотором расстоянии катила поврежденная легковушка. Стекла выбиты, одна дверца сорвана. На подножке стояла санинструктор, на рукаве белая повязка с красным крестом. Она согнулась и, выставив вперед голову, вцепилась в дверцу. Ветер трепал ее темные волосы.

Оврутин, чувствуя нутром, что надвигается какая-то страшная опасность, заспешил к своему наблюдательному пункту.

— Телефонист, штаб… Скорее!

Прошло минуть пять, когда наконец удалось связаться с дивизионом. Там ничего не знали. Пока Оврутин объяснял, связь неожиданно прервалась. Сколько телефонист ни старался, дивизион молчал.

На НП стали приходить с докладами командиры орудий. Первым явился командир третьего орудия старший сержант Червоненко. Высокий, крепко сбитый, широкоскулый, он напоминал молодого запорожского казака с картины Репина. Червоненко был родом из Николаева, работал клепальщиком на судостроительном, и Оврутин звал его земляком. Вслед за ним в блиндаж спустился худощавый и всегда хмурый сержант Беспалов, командир первого орудия. Он пришел, даже не стряхнув с одежды глину, в измазанных сапогах. Вскинув ладонь к виску, хриплым голосом доложил:

— Задание выполнено.

Петрушин пришел последним, застегивая на ходу пуговицы гимнастерки, умытый, влажные волосы зачесаны.