Стоять до последнего

– Вчера не только ты один к нам перешел. Еще двое перебежали. Двое!.. И они все выложили. Как тебя ваши чекисты доставили к передовой и как провожали. Как в минном поле проход делали. Так кто же из нас ошибся?!

Миклашевский не ждал такого оборота. На какое-то мгновение внутри у него все дрогнуло. Мысли понеслись в голове с бешеной скоростью. Неужели провал?.. Неужели конец? Так по-глупому… «Стоять… Стоять до последнего! – приказывал он себе. – Без паники!» Ни одна жилка не дрогнула на его лице, не выдала внутреннего напряжения. Игорь выдержал взгляд гестаповца.

– Перешли, говорите? – Игорь не слышал своего голоса, он почти кричал. – Сколько их там? Двое?.. Так давайте их сюда!.. Пусть они, гады, мне в лицо скажут брехню такую!.. Я им пасть разорву за паскудные слова!

– Надо будет, позовем. Будешь и дальше упираться?

– А я и так весь как на ладони, весь открыт!

Но тут неожиданно раздался телефонный звонок. Гитлеровец шагнул к столу, снял трубку.

– Обер-лейтенант Дитрих слушает, – сказал он по-немецки. – Да, герр майор!.. Упирается, как дубина… Да, да… Что?.. Конечно, они все фанатики… Согласен, напрасно теряю время… Протокол?.. Да, да, оформил… Что? Что вы сказали, герр майор?.. Расстрелять?.. Да, да… Не возражаю… Сейчас?.. Хорошо, герр майор.

Гестаповец разговаривал по-немецки, но Миклашевский хорошо все понимал. Игорь стиснул зубы, чтобы ненароком не выдать своего волнения. Кто бы мог предположить, что его переход так нелепо кончится! Случайность, которую никто не смог предположить…

Обер-лейтенант положил трубку, повернулся к Миклашевскому:

– Я только что разговаривал с майором. Слышал, что он сказал?

– По-немецки не понимаю, извините…

– Приказал тебя расстрелять, если дальше будешь упорствовать. Даю тебе последний шанс спасти свою жизнь. Будешь говорить?

– Зовите тех подонков, пусть докажут, что я из этой… из школы разведчиков. Пусть! А мне нечего добавлять, нечего!!! Я виноват только в том, что перешел на вашу сторону, вот!..

Миклашевский говорил горячо, хотя в душе опасался встречи с перебежчиками. Те могли в два счета выдать и разоблачить. Но что ему еще оставалось делать? Где-то теплилась надежда, что перебежчики могут оказаться не из роты Рокотова, не из этого батальона и они слыхом не слыхивали о Миклашевском, в глаза его не видели.

– Жаль мне тебя по-человечески, но ты сам себя губишь. Такой молодой и сам ломаешь свою жизнь! – обер-лейтенант покачал головой, прошелся по комнате, остановился у стола и нажал кнопку звонка.

Открылась дверь, и на пороге выросла фигура долговязого ефрейтора.

– Слушаю, герр обер-лейтенант!

Гитлеровец, затягивая паузу, посмотрел на Миклашевского, как бы спрашивая взглядом: «Будешь говорить, чтобы остаться живым?» – и потом подал команду по-немецки.

Долговязый ефрейтор грубо толкнул Миклашевского в плечо:

– Топай! Шнель!

Ночь стояла холодная и звездная.

Миклашевского повели к кирпичной стене сарая. Где-то в глубине под сердцем еще теплилась надежда на чудо, на спасение. «Бежать! Бежать!» – стучала мысль, он окинул взглядом двор, открытую дверь в казарму, откуда доносился шум голосов, у ворот крытый грузовик, два мотоцикла с колясками, проходная. Забор, его можно перемахнуть, если разбежаться как следует. А их, врагов, рядом всего двое – оберст и долговязый ефрейтор с автоматом. Но что-то его удерживало от попытки спасти себя. Какое-то подсознательное чутье подсказывало ему не торопиться, подождать еще чуть-чуть… Но через минуту мысли о побеге оказались нереальными, было упущено главное – момент.

– Шнель! Давай, рус!

Миклашевского поставили к стене.

– Хальт!..

И вот сейчас у Игоря по-настоящему заныло под сердцем и ком подкатил к горлу. Он снова ощутил себя тем беспомощным, связанным веревкой, обреченным, как в те короткие минуты, когда в прошлом году, в июне, так глупо попался в лапы немецких диверсантов, переодетых в милицейскую форму.

Лейтенант прижался спиной к холодной стене, приложил и разгоряченные ладони к щербатым влажным кирпичам.

– Стреляйте! Ну! – крикнул, срываясь на визг, Миклашевский, распахивая ватник на груди, раздергивая с хрустом ворот гимнастерки, обнажая светлую кожу. – Вот я весь тут!.. Стреляйте!..

Автоматная очередь полоснула в упор, он видел, как сгусток огня выскочил из дула и запрыгал нервным тиком.

И в то же самое мгновение, когда гулко ударило громом по ушным перепонкам, Игорь вдруг волосами, кожей головы спасительно ощутил, как мелкие песчинки и кусочки жженого кирпича, выбитые пулями где-то вверху, посыпались на него. Током пробежала обжигающая мысль: проверка!.. Это только проверка! Ложный расстрел!..

Миклашевский стоял оглохший, ошеломленный, без кровинки в лице, тяжело со свистом вдыхал воздух приоткрытым ртом, до конца еще не осознавая и не понимая действия немцев. Ведь они могут вторую очередь из автомата полоснуть и по груди! Но шли мгновения, тягучие и напряженные, нервно стучала кровь в висках. Он только смотрел и ждал, смотрел и ждал…

– Увести! – повелел обер-лейтенант, повернулся и, не оглядываясь, пошел к крыльцу дома, где находился его кабинет.