Стоящий у Солнца

На следующий год в состав экспедиции включили профессионального врача, снабдили медикаментами на все случаи жизни, запретили жить в палатках поодиночке и рекомендовали не любоваться на диких зверей, как было обычно, а отстреливать в целях самозащиты. Да знать бы где упасть! Гибель очередного «егеря» произошла буквально на глазах. Сотрудники Института делали сейсморазведку, а охранник, чтобы видеть подальше, забрался повыше и сел на камень возле высокого останца. Конечно, он скучал от безделья и поэтому расслабился на жаре. Кто-то из геофизиков заметил пыль на скале и крикнул «егерю»: «Бойся!» И если бы не крикнул, может, и не случилось трагедии. «Егерь» метнулся в сторону и точно угодил под небольшой камень, сорвавшийся с вершины останца. Когда люди подбежали, он был мёртв. Русинов в тот же момент лично обследовал останец: наверху никого не было и быть не могло, вокруг — тоже…

А спустя неделю на этой скале появился знакомый таинственный знак — вертикальная линия с четырьмя точками с левой стороны. Русинов немедленно вызвал вертолёт и облетел все места, где в прошлом году погибли люди: знак стоял везде, и теперь было точно известно, что точки с левой стороны означали смерть, а с правой — жизнь. На камне, где должны были встретиться Инга Чурбанова и Данила-мастер, стоял знак жизни…

Самое же главное, эти меты подтверждали давнее подозрение Русинова, что каждый шаг пришлых людей на Урале кем-то незримо контролируется, причём с конспирацией, которой может позавидовать любая Служба мира.

И поэтому он не верил, что все встречные-поперечные здесь люди — случайные, повсюду усматривал волю рока. То, что ночью он узнал в госте пчеловода исчезнувшего ещё в семьдесят восьмом году разведчика Виталия Раздрогина, хоть и поразило его, однако ещё больше утвердило в мысли, что ничего здесь не происходит по случайному стечению обстоятельств. И пасека эта с хозяином-артистом встала на пути из-за того, что потребовался свинец. Оказавшись здесь, Русинов попал если не в «десятку», то, по крайней мере, был близок к цели: иначе бы судьба не явила ему ни «пермяка», встречающего солнце, ни Раздрогина, перед которым, похоже, заискивал провинившийся Пётр Григорьевич.

Эту ночь Русинов так и провёл в размышлениях, хотя делал вид, что спит: пасечник больше не ложился и ещё до рассвета начал что-то мастерить на дворе. Дождавшись в постели восхода солнца, Русинов встал, оделся и, позёвывая, вышел к Петру Григорьевичу. Тот прилаживал к топчану какие-то блоки на кронштейнах с тонкими тросиками и кольцами.

— Что это за хреновина? — поинтересовался Русинов.

— А это, рыбачок, такое приспособление, чтобы суставы у человека растягивать, — объяснил пчеловод. — «Голгофа» называется… Ну, ты сегодня опять на осмотр местности или хариуса ловить?

— Кто клюнет, того и поймаю! — засмеялся Русинов. — Хорошо бы лещка выцепить или тайменя!

— У тебя удочка-то магнитная, может, и выцепишь, — многозначительно заметил пасечник. — На обед-то приходи, нечего голодным по лесам шастать.

После завтрака Русинов собрал рюкзак с рыбачьими принадлежностями, прихватил с собой радиомаяк — пусть локаторщики Службы немного поработают — и отправился на речку. Русло было глубоко врезано в моренные отложения, но значительный уклон местности делал его прямым, с редкими и плавными изгибами, поэтому берега давно осыпались, выположились и поросли ольхой. Весенний паводок делал речку шире раза в четыре, и сейчас, в межень, она лежала среди огромных валунов мелкая и плоская, будто рваное холщовое полотнище. Русинов прошёл весь её отрезок, укладывавшийся в пространство «перекрёстка»: чистых обнажений морены не было, да и быть не могло. Следовало сделать расчистку берега от семи до пяти метров в высоту, а это добрый десяток кубометров песчано-гравийной смеси. Он облюбовал самое удобное место — у заповедного рыбного плёса, где берег был круче и наверху краснел кусочек старого, не тронутого лесорубами бора. Напрямую до центра «перекрёстка» отсюда метров триста. Единственным неудобством было то, что работать придётся на глазах всякого, кто вздумает здесь порыбачить. На этот случай Русинов намеревался воспользоваться рыбацким законом: плёс — прикормленное место, и потому можно попросить всех «халявщиков» убраться подальше. Но при этом никак нельзя было избавиться от глаз Петра Григорьевича. Уж он-то обязательно заглянет попроведать рыбака, и ему не скажешь, что копаешь червей для наживки…