Он боялся, до ужаса боялся, что Елена спросит, едва увидев: «Кто ты?» Что не узнает его, забыла, выбросила из памяти! Подумаешь, приходил тут какой-то… Ну, нравился немного. Но не настолько, чтобы помнить его долгие месяцы, чтобы умирать каждый день от того, что просыпаешься утром снова не там, где хотел. Не там, где был во сне, не с тем, с кем был… Хорошо еще, что вообще ни с кем, на других девушек просто глаза не глядели. Доронин ведь предупреждал, как мог, чтоб не наделал глупостей. А он… Снова пришел стучаться в закрытую дверь. Глупость ли это? Конечно, даже сомнений никаких нет.
Солнечные пятнышки в углу поблекли и исчезали. Сначала их стало восемь, потом семь… Но с приближением темноты только сильнее дрожали руки, не было сил сделать шаг навстречу собственным страхам. Ни одна мутантская морда не пугала так сильно. От врага можно защищаться, его можно убить. Денис всегда помнил, что противник тоже чувствует боль, он смертный, просто надо точнее прицелиться. А как можно защитить себя от равнодушия?! Оно бьет в самое сердце и ранит слишком больно.
Если Тимофей следил за временем нетерпеливо, шагал по самолету взад-вперед не в силах усидеть на месте, то Денис ощущал внутри страх. Он не рос, а наоборот, сжимался пружиной. Надежда на лучшее еще жила в нем, но страх был сильнее. Чем дальше от Елены, тем больше он надеялся? Так бы и ждал еще год, если б не Тимофей. И девушка точно позабудет его, уже не вспомнит, что сидела рядом, что обняла на прощание. А у него так и не хватило решительности сделать это. Теперь он должен исправить свою ошибку. Или совершить новую? Но неопределенность не даст ему жить, сомнения сожрут изнутри. Ожидание и бездействие – это не для него.
Напарник сорвал брезент, и в самолете немного посветлело. Потом Тимофей отогнул железную полосу от перегородки в кабину и теперь оглядывал окрестности, невидимый снаружи.
– Чисто. Через три часа можно будет выходить.
Три часа?! Еще три часа… Чтобы умереть от нетерпения или от страха, что окажется отвергнутым и забытым. Теперь и Денис не смог сидеть спокойно. Небольшой грузопассажирский самолет был достаточно вместительным для того, чтобы двое могли ходить по нему кругами, но, неустойчиво упиравшийся в дерево, он начал раскачиваться. Тимофею пришлось сесть, чтобы не привлечь ненужного внимания хищников или людей, потому что остановить погруженного в себя Дениса не смог: его просто не слышали.
Лена стояла где-то там неподалеку, и, снимая защитный комбинезон, Алексей чувствовал ее присутствие. Она не могла не встретить его… Но сейчас ему не до девчонки, предстоит еще много работы, и не только. Он должен быть собранным, внимательным, нельзя отвлекаться. Поэтому короткое «отстань» было единственным ответом на ее попытку приблизиться. Пусть думает, что он обижен отказом, пусть! Ей не повредит…
Он не торопился, потому что люди не протестовали – отключение света оказалось для всех, по меньшей мере, развлечением. Рабочий день отменили на всем верхнем уровне, только Привратникам отдых не шел на пользу: бродили по бункеру, не зная, куда себя деть. Алексей, удобно пристроив протянутое снизу освещение, снял со стены коробку распределительного щита. Начальство может сколько угодно хмуриться на него из темноты, на его медлительность и неторопливость. Он не видит и не замечает ничего.
– Лёш…
Повисла пауза. Елена чувствовала себя виноватой, ей хотелось объяснить всё, сказать недосказанное. Но зачем? Алексей и без того знал, что не он плох, а хорош кто-то другой. Всегда с полуслова понимал ее, поймет и теперь. Нет ответа. Придется подождать некоторое время, пока он успокоится, и они снова придут к какому-то равновесию. Если оно вообще возможно! Лёшка нужен ей, очень нужен, но не таким… И уже не подойти к нему, как раньше, заглядывая через плечо и мешая работать…
Тимофей, или «в миру», по документам, Васька Филиппов, не в первый раз сталкивался с тяжелыми условиями на задании, но впервые так жалел напарника. Бескорыстный влюбленный мальчишка даже не понимал, во что влез. Одноразовые помощники и исполнители долго не живут.
Василий привык терпеть жару и холод. Немногие брались выполнять заказы на поверхности, нос воротили, предпочитали в толпе жертву подрезать или в тоннеле тихо замочить. Но не таков был наемник, известный в узких кругах как Тимофей. Кто-то, позабыв настоящее имя и перепутав, просто назвал его за повадки распространенной кошачьей кличкой. Звучало лучше, чем Зверь или Стилет какой-нибудь.