Стоящие у врат

— Ампулы оттуда же, откуда у доктора Красовски — спиртное. Из Лимбовиц. Я купила у контрабандистов, — в ее голосе слышался вызов, порожденный, видимо, моим нелепым предположением. — У меня оставались две золотые цепочки, серьги с бриллиантами и кольцо с изумрудом. Дорогие вещи, старинные. Наследство. В свое время я оставила их себе — просто как память. Прежде, чем… — Луиза помолчала немного. — Прежде, чем дала обет послушания.

— Дала что? — очередное заявление мой помощницы, которую, я, как оказалось, совсем не знал, повергло меня в неменьшее изумление, чем появление на свет божий коробки с ампулами.

— Я готовилась к монашеской жизни, — объяснила она как ни в чем не бывало. — Вскоре после отъезда Макса из Вены. Нет, одно с другим никак не связано. Совпадение, не более того.

— Вы собирались уйти в монастырь? — я все еще не мог в это поверить и даже не обращал внимания на недовольное хмыканье г-на Холберга.

— Не совсем так. Я хотела связать свою судьбу с братством Иисуса. Мой духовник, отец Серафим, посоветовал мне оставаться в миру и даже не носить монашеского одеяния, но при этом вести скромную и богобоязненную жизнь, соблюдая часть монашеских обетов. Я не успела пройти все этапы посвящения, — сказала она с нотками сожаления в голосе. — Может быть, здесь… Мне очень повезло. Мой духовник тоже в Брокенвальде. То есть… Так, конечно, говорить нельзя. Но я вообще не ожидала, что когда-нибудь встречу его…

Г-н Холберг негромко кашлянул.

— Наш синий друг сейчас будет возвращаться и теперь-то уж точно заподозрит нас в дурных намерениях, — сухо сказал он. — К тому же дождь, по-моему, усиливается. Предлагаю войти в подъезд и там договорить. Не волнуйтесь, госпожа Бротман, мы не будем шуметь и никак не обеспокоим ваших соседок.

Подъезд был полутемным, освещенным единственной тусклой лампочкой. Мы заняли нишу под лестницей. Пространство здесь было очень тесным, так что мы с Луизой то и дело касались друг друга. После всего услышанного при каждом таком случайном касании я испытывал странное, весьма меня смущавшее волнение. Видимо, г-жа Бротман почувствовала это. Во всяком случае, она старалась не двигаться и не жестикулировать, отвечая на вопросы моего знакомца.

Со стороны все это выглядело странно — словно трое взрослых людей решили сыграть в какую-то детскую игру. Впрочем, точно так же нас можно было принять за преступников, готовивших то ли ограбление, то ли разбой: двое мужчин и одна женщина, все трое — далеко не первой молодости, — забились в угол потемнее и, старательно наклоняясь друг к другу, что-то вполголоса обсуждают. Я молил Бога, чтобы молодцеватый полицейский не заявился сюда сейчас.

— В антракте вы ходили к Максу Ландау, чтобы вручить ему очередную ампулу? — спросил Холберг.

— Я не хотела отдавать ему весь запас сразу, — еле слышно ответила Луиза. — Опасалась, что он либо превратит себя в наркомана, либо воспользуется большой дозой, чтобы свести счеты с жизнью.

— Ну и что? — Холберг удивленно воззрился на нее. — Вы же знали, что жить ему оставалось не более месяца. И профессор Зайдель это подтверждает. Разве не гуманнее было бы избавить его от страданий?

Госпожа Бротман нахмурилась.

— Я не могла этого сделать. Никто не дал нам право распоряжаться жизнью и смертью даже безнадежных больных, — резко произнесла она. — Я стремилась облегчить его страдания, но не сократить срок его жизни. Даже если это жизнь смертельно больного заключенного в гетто Брокенвальд. Кроме того, такое деяние было бы жестокостью по отношению к его жене. Лизелотта очень любила его.

— Вы так думаете? — в голосе г-на Холберга послышалось сомнение. — Возможно. Значит, вы не отдали все ампулы сразу, а регулярно снабжали его дозой, необходимой для снятия болей. Что же, понятно. Но его это не устраивало, верно? Между вами случались ссоры?

— При последней встрече он буквально набросился на меня, требуя отдать ему всю партию, — ответила Луиза. — С моей стороны вообще было большой ошибкой рассказать ему о запасе. Впрочем, он догадался… Так вот, в последний раз — в антракте того злосчастного спектакля — он в очередной раз взорвался. Сначала он просто просил, потом оскорблял, называл ханжой и святошей. Даже, по-моему, Тартюфом в юбке, — она слабо усмехнулась. — Потом умолял, даже собирался встать на колени. Но как раз в это время нам помешал стук в дверь.

— Я могу взглянуть на ваши четки? — спросил вдруг Холберг.

Я изумленно посмотрел на него. А вот Луиза не удивилась, вынула из кармана четки с маленьким крестиком, протянула их Холбергу. Тот повернулся так, чтобы свет от лампочки падал на руки, внимательно их осмотрел, вернул ей.

— Благодарю. И вот эту бусинку возьмите тоже, — он протянул ей коричневый шарик, который давеча демонстрировал мне. — По-моему, она из ваших четок.