Стоящие у врат

Обитатели барака смотрели на нас настороженно, но без особого страха.

— Прошу вас уделить мне несколько минут, — учтиво произнес г-н Холберг.

Пастор задумчиво посмотрел на него, словно решая, стоит ли с разговаривать дальше. Решив, что стоит, поднялся с нар и направился к нам. Он оказался маленького роста. При ходьбе Гризевиус сильно хромал. Один из недавних слушателей спешно подал ему палочку, на которую пастор тотчас оперся с видимым облегчением.

— Я вас слушаю, — сказал пастор, приблизившись. Глаза его, глубоко сидевшие под редкими седыми бровями, смотрели цепко и недоверчиво. — Что вас привело, господа?

— Вообще-то мы разыскиваем не вас, а отца Серафима, — слегка понизив голос, произнес мой друг. — Простите, что отвлекли вас от дела, но не могли бы вы нам помочь?

— Почему вы думаете, что он здесь? — взгляд пастора Гризевиуса быстро перебегал от Холберга ко мне. — Да, я знаком с ним, но, боюсь, ничем не могу вам помочь. Изредка мы встречаемся с господином Серафимом Мозесом, — он сделал ударение на слово «господин». — Но где он в настоящий момент и чем занимается — увы, — пастор развел короткими ручками.

— Пастор, мы разыскиваем отца Серафима по очень важному делу, — Холберг, в свою очередь, подчеркнул слово «отец». — Одна из его прихожанок сказала, что по воскресеньям он проводит здесь мессу.

Пастор насупился и ничего не ответил.

— Поймите же, — с досадой сказал мой друг. — Мы не доносчики и не собираемся причинять вам неприятности. Ни вам, ни ему. Нам необходимо поговорить с ним в связи со смертью одного из их прихожан. Режиссера Макса Ландау. Вы слышали об этом?

— Да, разумеется, но… — Гризевиус снова замолчал. — Какое отношение вы имеете к этой смерти? И какое отношение к ней имеет… э-э… отец Серафим?

— Я хочу задать отцу Серафиму несколько вопросов — ответил Холберг. — Дело в том, что мы Ландау не просто умер, он был убит. Мы с доктором Вайсфельдом пытаемся найти убийцу.

Лицо Гризевиуса окаменело. Он надменно задрал голову, заложил руки за спину.

— Вот как? — холодно произнес он. — Стало быть, вы представляете официальные власти? Полицию города Брокенвальда? Так-так. Не могу сказать, что рад нашему знакомству. Впрочем, это не имеет ровным счетом никакого значения. Я ничем не могу вам помочь, господа. Названное вами лицо бывает здесь крайне редко. Прошу меня извинить, — он повернулся к нам спиной. Холберг удержал его за руку.

— Постойте, пастор! — воскликнул он. И тут же понизил голос. — Нам никто ничего не поручал. Мы сами взялись за это расследование — к неудовольствию Юденрата и без ведома комендатуры.

Гризевиус холодно взглянул — даже не на самого г-на Холберга, а на руку, цепко ухватившую пастора повыше локтя. Потом повернулся к нам снова. Теперь на его круглом лице обозначилась откровенная насмешка.

— Сами? Полагаю, таким делом должны заниматься профессионалы, — в его голосе слышалась издевка.

— Совершенно верно, вот я и есть — профессионал. Бывший, разумеется, как все мы здесь.

Пастор немного помедлил, разглядывая пол под ногами.

— Не все, — сказал он сухо. — Не все бывшие… Хорошо. Я помогу вам найти отца Серафима. Но вам придется немного подождать. Служба скоро закончится.

Я облегченно вздохнул. Пастор Гризевиус коротко взглянул на меня и чуть заметно пожал узкими плечами.

В ожидании отца Серафима, я принялся разглядывать небольшую картину, висевшую на стене возле нар пастора. Выполненная в экспрессионистской манере, она изображала трех мужчин ярко выраженной семитской внешности, с обритыми головами, сидящих за столом и жарко о чем-то спорящих. В их лицах была одна странность, которая не сразу становилась понятна зрителю: спорщики в действительности представляли собой портреты одного и того же человека, но изображенного в трех ракурсах. Главным отличием были детали, опять-таки, не сразу бросавшиеся в глаза. Правый спорщик поднимал над столом красный томик, на котором красовалась надпись «Капитал. Карл Маркс», левый размахивал крестом с распятием; сидевший посередине обеими руками держал свиток Торы. Но у каждого на лацкан грязно серой одежды пришита была желтая шестиконечная звезда с надписью «Jude» — «Еврей».

Заметив мой интерес, пастор Гризевиус сказал:

— Картина называется «Три еврея». Автор — Лео Коген. Третьего дня мы его похоронили.