Сто рассказов из русской истории. Жизнь Эрнста Шаталова. Навеки — девятнадцатилетние. Я вижу солнце. Там, вдали, за рекой

В печке трещали дрова, а в трубе завывал ветер. Вся дача гудела от ветра.

— Пойди посмотри… — сказала мама. — Там кто-то пришел…

— Это ветер, — сказала бабушка.

— Там кто-то вытирает ноги! — сказала мама.

— Это ветер вытирает ноги! — засмеялся я. — Осень…

И вдруг меня осенило:

— Дом слышит шум и шорох на пороге, ах, это осень вытирает ноги… Ну как? Это стихи!

— Прекрасно! — сказала мама. — Ты запиши…

Я взял чистый листок, но тут вскочил и залаял Чанг. В дверь постучали.

— Да, да! — сказала мама. — Войдите!

Я схватил Чанга за ошейник, дверь открылась, и в комнату вошел человек.

Человек был похож на летчика. В те годы летчики были очень популярны. В газетах писали не только про Испанию — много писали про летчиков. Про Чкалова, про Громова, про Коккинаки. Они летали через Северный полюс в Америку. И поднимались в стратосферу! Выше всех! Они гремели на весь мир, наши летчики.

Я сразу узнал в этом человеке летчика. Он был в обыкновенной кепке, но в кожаной куртке с «молниями» и в сапогах… Он был похож на Чкалова: такое же суровое лицо с глубокими складками возле рта, с прямым носом и крутым подбородком. Он сразу понравился мне своей улыбкой.

— Поди отыщи вас! — сказал он. — Я от Феденко, Петра Ивановича! По-моему, я не ошибся?

— Боже мой! — прошептала мама.

Она вскочила и стояла бледная как полотно, прижимая руки к груди. Бабушка тоже вскочила, выронив спицы…

— Боже мой! — повторила мама. — Но вы садитесь, садитесь… Хотите чаю?

— Прошу меня извинить! — сказал человек. — Я очень спешу… Я вас так долго искал. Я привез письмо. — Он сел, достал из куртки письмо.

Чанг опять зарычал.

— Ну-ну! — сказала мама. — Это свои…

Мама опустилась на стул, вскрыла конверт и стала читать. Мы с бабушкой смотрели ей через плечо.

Вот это письмо, даже не письмо, а записка…

13 августа 1936 года Тардиента.

Крепко обнимаю и целую вас, дорогие мои! Как вы там все? Целую вас крепко! Как Миша? Надеюсь, он молодцом… Привет Чангу… Между прочим, у меня тут опять собака — перебежала к нам от фашистов, не захотела быть фашистской! Прекрасный пес, образованный! И совсем не боится огня… Я здоров, чувствую себя хорошо. Здесь очень жарко, конечно, «в высшем смысле»… Меня окружают прекрасные люди… Передаю эту записку с оказией, не знаю, дойдет ли… На этом кончаю — сейчас мы идем в атаку… Держитесь, скоро увидимся!

NO PASARAN!

Ваш Петр.

…Мама долго не могла ничего сказать. И бабушка. А я спросил летчика:

— Вы Чкалов?

А он сказал:

— Нет, я не Чкалов, — и улыбнулся.

Потом мы проводили летчика на станцию. Он действительно оказался летчиком. Фамилии его я не помню.

По дороге на станцию мама все спрашивала, как там, в Испании, как дядя? А летчик отвечал, что все хорошо, дядя наш молодец. Что он там командует. Что все хорошо. И улыбался. И мы тоже сказали, чтобы он передал дяде, что у нас все хорошо. И все-таки толком он ничего не рассказал. А мы толком ничего не спросили. Потому что очень волновались. И спешили.

На станции летчик сразу сел в поезд и уехал. А мы еще долго стояли на станции.

Мимо нас с грохотом проносились поезда: местные, товарные, дальние… Я особенно люблю дальние! Они не останавливаются на маленьких станциях, им некогда, они спешат далеко-далеко, они налетают как вихрь, сливаясь в одну зеленую линию, как зеленые черноголовые змеи, — паровоз, потом вагоны, вагоны, вагоны, вагоны… Паровоз пыхтит и орет, а вагоны толкаются и стучат на стыках колесами, как сотнями ног, и все они гуськом проносятся мимо, и вот уже пусто — только запах дыма да звон в ушах…

Поездам всегда машут рукой — счастливый путь! И я тоже машу рукой. И из вагонов мне тоже машут — счастливо, мол, оставаться!

Если б вы знали, как мне не хотелось оставаться! Я тоже хотел ехать! Я хотел к дяде, в Испанию!

Через опустевшие рельсы уже переходят люди, они идут по своим делам, на базар или в лес по грибы, потому что утро и осень. А вон какая-то старуха тянет через линию корову; старуха тянет ее за веревку, а корова не идет, упирается, опустив рога, и трясет головой, и это очень смешно, но я не смеюсь, потому что мне не смешно… Корова боится, ей не нравятся запахи поездов, а мне очень нравятся запахи поездов…

Поезда прекрасно пахнут — они пахнут дорогой, дальними странами, пылью, и ветром, и лесами, и морем, и апельсинами, и яблоками, и рыбой — чем только они не пахнут!

А еще мне кажется, что они пахнут Испанией…