Откомандирован в распоряжение НКИД (Народный комиссариат иностранных дел) — 1918 декабрь.
Откомандирован в постпредство в город Берлин — 1919 январь.
Делегат с решающим голосом от пленума Моссовета на 2-м Объединенном съезде Советов Москвы и Московской губернии — 1920 декабрь.
Откомандирован в постпредство в город Гельсингфорс — 1921 апрель.
Откомандирован в Туркестанский военный округ в распоряжение особого отдела по борьбе с басмачами — 1924 июль.
Находился на излечении в госпитале — 1924 нояб. — дек.
Откомандирован в Хоперский округ, Нижне-Поволжской волости, в связи с кампанией по сплошной коллективизации для организации групп бедноты — 1929 январь.
Откомандирован в распоряжение СТО (Совет Труда и Обороны) — 1929 июль.
Откомандирован на строительство Магнитогорского металлургического комбината — 1930 май.
Откомандирован на строительство Днепровской гидроэлектростанции (Днепрогэс) — 1932 апрель.
Откомандирован в распоряжение ГЛАВСЕВМОРПУТИ — 1935 сентябрь.
— Хороший список! — сказал я.
Я задумался…
Доннерветтер! Так вот какой человек был мой дядя. Я, конечно, всегда знал,
Я посмотрел на дядю. Он сидел задумавшись, опустив лохматую голову на грудь, на расстегнутый ворот рубахи. Потухшая трубка свисала у него с губ, между усов, на крутой подбородок. Руки лежали на ручках кресла. И тут я увидел, что дядя очень похож на Тараса Бульбу. Я видел Тараса Бульбу в книжке — точно мой дядя! Как я об этом раньше не думал!
— Дядя! — позвал я шепотом. — Дядя!
Дядя вздрогнул. Он поднял голову и несколько раз причмокнул мундштуком своей трубки. Но трубка погасла.
Дядя взял спичку, зажег ее и стал раскуривать трубку, громко посапывая. Дядина голова сразу окуталась клубами дыма.
— О чем ты сейчас думаешь? — спросил я.
— О неприятностях, — сказал дядя.
— О кабане?
— И о кабане…
— И о шпике?
— И о шпике…
— А еще о чем?
— Мало ли еще о чем!
Дядя посмотрел мне в глава. У него были очень грустные глаза, у моего дяди.
— Это все чепуха! — сказал он.
— Что — чепуха?
— Кабан. И шпик. Это все чепуха. Бывало похуже…
— Что — похуже?
— Узнаешь! Вот прочтешь эти тетрадки и все узнаешь… Когда-нибудь…
— Жаль, что я маленький! — сказал я. — И что я не был тогда с тобой! Я бы тебе помогал, и у тебя было бы меньше неприятностей…
— Это очень хорошо, что ты маленький! — сказал дядя. — Это прекрасно! В этом преемственность! Преемственность поколений! Ясно?
— Не ясно! — сказал я.
— Преемственность поколений — в этом вечная жизнь! — громко сказал дядя. —
— Понимаю, — сказал я.
— Ведь ты же большевик у меня, не правда ли?
— Большевик, — сказал я.
— Вот именно! — крикнул дядя. — И ты продолжишь мое дело! Ради которого я жил и боролся! И ради которого готов умереть!
— Ты никогда не умрешь! — сказал я тихо.
— Может быть! — сказал дядя. —
— Где вдали за рекой?
— В прошлом! — сказал дядя. — А теперь пойдем погуляем. Подышим воздухом. — И дядя встал.
Так я ничего и не сказал дяде о своих неприятностях. О Витьке и о дохлой крысе… Да и что было об этом рассказывать! И так все ясно. Главное — быть находчивым и вовремя давать сдачи. А остальное все чепуха!
Валя+Миша=любовь!
На следующий день я понес свои бивни в школу. Я с трудом запихнул их в портфель. Пришлось выкинуть несколько учебников. Но все равно бивни торчали. Целиком они не умещались.
Я не мог не взять их в школу! Не для того, чтобы хвалиться — чего мне хвалиться! — я просто должен был доказать, что
Сейчас я мог это доказать.
Я хотел показать эти бивни всем. Во-первых, Вале. Хотя она могла увидеть их у меня дома. Она иногда приходила ко мне в гости. А Витька не приходил ко мне в гости. Эту Болотную фамилию я бы к себе не пустил. А Витьке их тоже надо было показать. Ему-то особенно. Это во-вторых. Ну, а в-третьих, всем остальным. Чтобы знали!