Сто лет

Я подчиняюсь. Ведь до сарая я еду на велосипеде! С седла я не достаю до педалей, сижу на раме. И еду от крыльца до сарая. Мимо точила и под сгнившим мостом сеновала. Не разрешается только ездить вниз по склону. Там легко упасть и изуродоваться, говорит он. Когда его нет на острове, я все-таки там катаюсь. Йордис ничего об этом не знала, пока ей не пришлось заклеивать мне царапины пластырем и забинтовывать коленки. Но падать мне нельзя. Можно поцарапать велосипед. Коньков у меня нет. Чтобы покататься, я беру коньки у других детей. Их нет потому, что когда-то он знал одного мальчика, который утонул в полынье. Но сейчас лето, и это не имеет значения.

Войдя в сени, я слышу голос Элиды:

– Ты не должна была ни о чем его просить!

– Я и не просила. Он сам предложил.

– А что скажет Ханс?

– При тебе он ничего не скажет. Ведь он слышал, что Турстейн сам это предложил.

– Ты попросила Турстейна купить куклу?

– Нет! Он сказал, что купит куклу, когда уедет. А я заплачу за нее. Ведь здесь, у нас, кукол не продают. Просто я не думала, что это будет так скоро.

Когда я вхожу в комнату, кукла сидит на столе. Грустные карие глаза, румяные щеки. На щеках глубокие ямочки. Жесткие каштановые волосы, руки вытянуты вперед. Ноги смотрят в разные стороны. На ней настоящие башмачки со шнурками и платье с кружевными оборками.

– Ой! – Я хватаю куклу.

– Ну как? Теперь у тебя есть кукла! – говорит Йордис и берет со стола письмо. Сначала она опускает его в карман передника, потом, передумав, кладет в шкафчик, где хранится крупа.

Кухонный стол тянется вдоль всей стены. В шкафчиках под ним у меня есть два своих отделения. Это моя пещера и место для моих вещей, и я могу сидеть в пещере сколько захочу. Там помещаюсь только я.

Йордис права: он никогда не устраивает ссор при Элиде. Но потом, когда меня нет дома, кукла бывает в опасности. Я боюсь класть ее в красивую голубую коляску, которую мне подарила тетя Гудрун. Тетя живет в Швеции. Они называют мою куклу американской. Я играю с ней, только когда его нет дома. Все остальное время она лежит в большой жестяной коробке, которую мне дал лавочник Ренё. Коробка желтая, и на крышке нарисован какой-то рогатый зверь. Темный кухонный шкафчик – надежное место для коробки с куклой.

– Где твоя кукла? – спрашивает бабушка.

– На месте, – отвечаю я.

– Вещи любят порядок! Почему кукла не лежит в коляске?

– Там лежит негритенок из Осло.

– Он слишком маленький для такой коляски. В коляске должна лежать американская кукла!

– Ей не нравится лежать в коляске, – говорю я.

Элида спрашивает, как куклу зовут, но на это я не отвечаю. Она все равно не поверит, что куклу можно назвать Турстейном.

Однажды я решаю взять куклу в библиотеку, это далеко. Коробка с куклой не лезет в мой ранец, и я беру рюкзак Йордис. Он слишком большой и на ходу бьет меня по попе. Я связываю лямки рюкзака на груди, чтобы он не упал. В нем достаточно места и для книг, и для коробки с куклой. Я прихожу слишком рано, библиотека еще закрыта. Но библиотекарь впускает меня внутрь. Он всегда меня впускает. Я достаю куклу из коробки и сажаю ее на полку, он улыбается и говорит, что кукла красивая.

– Она из Америки, – говорю я.

Тогда он приносит мне книжку с фотографиями города, который называется Нью-Йорк. Правда, домой ее взять нельзя, но это не важно. Приятно знать, что где-то у тебя что-то есть. На одной фотографии изображена высокая женщина, которая поднимает к небу факел.

– Это твоя мама, – шепчу я кукле. Но, по-моему, она это уже знает.

Домой я беру книгу о Тарзане.

Хорошо, что есть с кем поговорить по дороге домой. Кукла рассказывает мне об Америке. Похоже, она знает все те места, которые мы видели на фотографиях в библиотеке. Я не очень верю всему, что она говорит, но мне все равно приятно. Я ведь тоже не всегда говорю правду.

Как раз недавно я рассказала Айне, дочке пастора, будто одно из помещений запертой прачечной у подножья холма забито игрушками от «Европейской помощи»[6]. Айна полезла и заглянула в окно. Я знала, что там хранятся только коробки и котлы для кипячения белья, и потому сказала, что игрушки лежат в другом месте. На чердаке. Но до чердачного окна нам было не долезть.

Айна спросила, кому предназначены эти игрушки. Этого я не знала. Ей показалось странным, что игрушки от «Европейской помощи» хранятся в прачечной. Мы решили, что с этим связана какая-то тайна. Может, там лежат вовсе не игрушки, а что-то другое. И долго гадали, что же там может лежать. Кроме пороха и мин, оставшихся после войны, это могли быть всякие документы и карты. Или гробы? Айна предположила, что это саботаж. Она старше меня, и мне не хотелось, чтобы она поняла, что я не знаю, что это такое. Поэтому я не спросила.

Каждый раз, спускаясь с холма на дорогу, я поглядываю на этот саботаж. И он становится как будто настоящим.

Раннее весеннее утро