Большое спасибо за твои письма, поверь, я даже испугалась, когда получила сразу два.
Только что я закончила мыть посуду и убирать после обеда. Я сегодня спала до часа, потому что прошлую ночь не спала совсем. Мы ходили в домик в горах. Жаль, что тебя не было с нами, было очень здорово. Мы хотели там заночевать, но, когда мы развели огонь, постели стали такими влажными, что на них нельзя было спать. Поэтому ночью мы долго ждали, когда выйдет луна и мы сможем отправиться домой. Погода была ясная, лыжня хорошая, я шла и думала, как было бы хорошо, если бы мы с тобой оказались там только вдвоем.
Я поеду в Бё в марте, хоть мне этого и не хочется. Но я не могу оставаться здесь, в Стренгельвоге, потому что здесь мне не избежать встреч с Турстейном. Как бы мне хотелось, чтобы эта бесконечная война уже кончилась. Тогда все стало бы по-другому. Желаю тебе всего самого хорошего.
Я получил из дома телеграмму, родители не знают, где я. Им хочется, чтобы я перестал плавать. Наверное, из-за того, что они боятся повторения случившегося в Свольвере, когда там были англичане. Ты знаешь, там было потоплено много судов, в том числе и пассажирских. Так что, возможно, я спишусь на берег уже после следующего рейса. Сейчас наше судно используют главным образом для перевозки войск. Каждый рейс пароход бывает битком набит немцами. Некоторые ведут себя нахально и смотрят на нас свысока. И требуют себе всего самого лучшего, не задумываясь, есть это или нет.
У нас был шторм. Утром я нашел уже приготовленный десерт валявшимся на пороге. В каждой формочке осталось по капле. Пришлось готовить новое угощение.
На борту у нас грустно из-за событий в Свольвере. Хочу сразу написать и домой, чтобы мои родные не думали, что нас разбомбили и я убит. Я жив и здоров, но каждую ночь сплю в спасательном жилете.
Говорят, будто наше судно поставят на прикол из-за отсутствия топлива или прекращения пароходного сообщения. От нас многое скрывают. В последнее время нам только перед самым рейсом сообщают, куда мы пойдем. По-моему, что-то готовится. Лишь бы война поскорее кончилась! Тогда бы все стало по-другому! Тяжело думать, что самое страшное еще впереди. Спешу закончить. Пароход свистит перед Стокмаркнесом.
Интересно, как ты провел Пасху? Мне казалось, ты уже должен был расстаться со своим «Хадселем» и встретить Пасху свободным человеком. Но, может, после Пасхи ты снова начнешь плавать?
Господи, что у нас за погода! Я вышла в три часа, ярко светило солнце, и я думала, что меня ждет приятная прогулка, но все получилось наоборот. Примерно такая же погода была, когда мы с тобой ими из Стренгельвога в Мюре. Помнишь?
О, Ханс, мне стало здесь так тяжело, что порой я не уверена, что выдержу до конца. Мне так одиноко! Я живу с двумя стариками, и по вечерам мне даже не с кем поговорить. С моими прежними подругами мне теперь скучно. Некоторые из них сдружились с немцами. Воистину, в какое опасное время мы живем!
Дорогой Ханс, я счастлива, что ты меня любишь. Но мне кажется, что по-настоящему я не стою твоей любви. По-моему, у меня тяжелый характер, и я редко бываю чем-нибудь довольна.
Жду весны, мечтаю поговорить с тобой. Письма приходят так редко. А я только ими и живу.
Надо идти готовить ужин, уже половина восьмого.
Милый Ханс, мы поели, все хорошо, но я очень устала. Я ведь привыкла рано ложиться спать. Наверное, в Трондхейме уже весна, ведь он гораздо южнее? Думаю, ты замечаешь разницу, у нас тут, на Севере, еще настоящая зима. Я давно не получала писем из дому, надеюсь, что получу завтра.
Как дела на Хамарёе? Передай всем от меня привет. Ну, любимый, все мысли мои только о тебе. Нежный привет, обнимаю тебя.
Вот уже несколько недель наше судно – единственное, которое ходит до Киркенеса. Компания «Норденфьельд» потеряла два своих парохода. Один из них сел на мель и затонул. Другой, «Рюфюльке», был торпедирован на пути из Бергена в Трондхейм.
Нам не разрешают слушать английское радио, так что мы мало что знаем, кроме того, что видим и слышим каждый день. Это понятно. Надеюсь, мое письмо минует цензуру, а то эти строчки обязательно вычеркнут.
Наш пароход битком набит немецкими солдатами. Боюсь, что в автобусе будет давка. Примерно сто пятьдесят человек, чего стоит только прокормить эту стаю «волков». Мы будем ходить по этому маршруту три месяца, то есть до конца мая. А тогда я уже смогу начать думать об отпуске.