– Когда я первый раз увидел вас в Страндстедете, я подумал, что вы необычная женщина, Сара Сусанне. Сильная и смелая. Ваши краски сверкали. Так же, как на портрете, что висит у вас в гостиной. Как она прекрасна! Так я подумал тогда. Да, вы прекрасны! В земной жизни горе и счастье чередуются друг с другом. Иногда все становится черным. Но ненадолго. Я это знаю. Со мной тоже было такое. Со взрослым мужчиной. Но сдаваться нельзя, ни вам, ни мне. Мы все переживем. Все вытерпим. Можете открыть глаза и посмотреть на меня? Вот так, хорошо. Мы все вытерпим, и вы и я!
– А какое горе случилось у вас, доктор? – шепотом спросила она.
Он просиял, как будто получил от нее подарок.
– Я вам расскажу. Но не сегодня. Сегодня мы должны думать только о вас.
– Я хочу сегодня узнать вашу историю, – попросила она.
– Вы уверены?
– Да!
– Это некрасивая история. Она так страшна, что мне трудно начать с самого начала. Подождем с ней, пока вы снова не начнете есть.
– Я могу поесть уже сейчас, – сказала она.
Кухарка сама отнесла наверх кофе и бутерброды и горячее для доктора. И вернулась, потрясенная увиденным.
– Она разговаривает! Хозяйка разговаривает с молодым доктором! – взволнованно сообщила она.
Горничные и экономка хотели тут же послать кого-нибудь с этим сообщением в контору к
– Нет, надо подождать! – твердо решила кухарка.
Время от времени она не ленилась подниматься по лестнице, чтобы послушать, звучат ли в комнате голоса. Но поднималась невысоко, чтобы наверху не услыхали ее шагов. Ведь они могли подумать, что она подслушивает! Некоторое время был слышен только голос доктора. Но и
Кусочки хлеба застревали в горле. Но их следовало глотать. Как и жирное, вызывающее тошноту молоко. Сара Сусанне снова была девочкой, которой следовало есть, иначе она умрет. Так полагалось.
Вениамин ел быстро и жадно. Иногда он поднимал глаза и с удовлетворением смотрел на Сару Сусанне. Наконец он поставил пустую тарелку на пол и сделал глоток водки.
– То, что я расскажу, должно остаться между нами. Только между нами…
– Обещаю! – Она попыталась приподняться в кровати.
Он встал и помог ей. Подхватил под мышки, сказал «о-па!». И она села.
– Так удобно? – спросил он.
Она кивнула, чувствуя, как комната на мгновение поплыла у нее перед глазами.
Он снова сел, откинулся на спинку стула и закрыл глаза.
– Собственно, все мои несчастья начались тогда, когда к нам в Рейнснес приехал русский, которого звали Лео.
– Какие несчастья?
– Он отнял у меня мать. Я даже жалел, что родился. Думал, что ничего для нее не значу.
– Она вышла за него замуж? За этого русского?
– Нет, он умер. От пули.
– От шальной пули?
– Можно сказать и так… Но после этого уже ни мать, ни я не могли стать прежними. Она как будто вышла за дверь и не вернулась. Ко мне.
– Вы упрекаете ее за это?
– Теперь уже нет. Этим она заставила меня хотя бы уехать из дома. Конечно, без нее. Так или иначе, я отправился в далекий мир. Сейчас она живет в Берлине. Но когда мать моей дочери умерла, я понял, что чуть не поступил так же, как моя мать.
– Вы тоже вышли за дверь?
– Нет, я чуть не бросил свою дочь в Копенгагене.
– Ничего удивительного. Ведь вы мужчина.
Он засмеялся и снова сделал глоток из рюмки.
– Вы думаете, я перестал быть мужчиной оттого, что привез свою дочь в Рейнснес?
– Нет, упаси боже… Ведь вы знали, что в Рейнснесе есть женщины, которые вам помогут.
Вениамин громко засмеялся. Сара Сусанне тоже невольно улыбнулась.
– Вы правы. И теперь я настолько свободен, что хочу обзавестись матерью и для себя, и для Карны.
– Думаю, этого ждать недолго. Вы встречаете много людей и непременно найдете женщину, которую полюбите, – быстро сказала она.
– Я уже люблю одну женщину. Но она не желает меня знать.
– В это трудно поверить!
– Между тем это так, – сказал он неожиданно серьезно.
– Она не из наших мест?
– Она из Копенгагена.
– О господи, как велик мир! – воскликнула Сара Сусанне.
– Это правда.
– А вы спрашивали у нее?
– О чем? Не хочет ли она приехать ко мне сюда? Спрашивал.
– Подумать только, жить в таком большом городе… Копенгаген! Конечно, ей страшно уехать от всего, к чему она привыкла… Вот она и не едет к вам…
– Спасибо, но скорее она не едет потому, что старается держаться от меня подальше.
– Вы плохо обошлись с ней? – спросила она и откусила кусочек хлеба. Прожевала.
Он выглядел смущенным.
– Да. Не совсем красиво.
– Значит, вы знаете почему…
– О да! Да и что ей тут делать, когда наступит полярная ночь? – Неожиданно в его голосе послышались твердые нотки.
– Вы ей изменили… один раз, правда?
Вениамин покраснел и покрутил шеей, словно ему жал воротник рубашки.
– Да. Я ей изменил.
– Каким образом?
Несколько минут царило молчание.
– Я не могу говорить об этом. Не сегодня. Это не для человека, которому и без того трудно поправиться, – прошептал он.
– Нет, вы не поэтому не хотите говорить об этом.
– Вы правы. Мне стыдно за себя, – сказал он и протянул ей блюдо с бутербродами.