Он стоял на коленях перед алтарем, положив на него сложенные руки. Но не мог сосредоточиться на настоящей молитве. У него мелькала только одна мысль.
В церкви все было так, как тогда, когда он прошел по центральному нефу и запер дверь на крюк. Когда это было? Вчера?
Тюбики с краской, кисти, тряпки. Все валялось вокруг. Ясно ощущался запах скипидара. Краска, выдавленная на палитру, уже засохла. Тюбик с красной краской, которой он пользовался, когда писал ее волосы, был не закрыт. Какое-то время он ждал, что она сейчас придет, они смогут начать работать.
Отвернувшись от алтаря, пастор неверным шагом прошел в ризницу. В приоткрытую дверцу шкафа был виден портрет Сары Сусанне.
И тут он увидел ее. Она вошла из церкви в ризницу и села на другой стул напротив него. Так же, как в первый раз, когда начала ему позировать. Ее голос звучал ясно, тоже как в первый раз. Он был глухой, но слова звучали отчетливо:
– Пастор Йенсен, как вы хотите, чтобы я села?
Там, в глубине, было мокро и холодно. И обжигающе жарко. Он слышал, как она кричала. Чтобы найти ее, нужно было пройти сквозь огонь и воду. Там, откуда они пришли, были люди. Говорили над его головой, словно он был мертвый. Это его не испугало.
– Она там… внизу, – прохрипел он.
Но они не хотели считаться с его словами. Ничего не ладилось. Он не мог понять, где кончается море и начинается берег. Однако понимал, что должен найти ключевое слово. Всегда нужно знать ключевое слово.
– Мама? Мама!
Она сразу склонилась над ним. Он заранее знал, что она скажет.
– Никакой живописи, пока ты не сдашь экзамен на богослова.
– Я сдам этот экзамен… Мне только надо ее найти… это… необходимо…
Пастор открыл глаза, он лежал в кровати. Ему показалось, что он отчетливо видит доктора, который стоит у окна, заложив руки за спину. Потом вспомнил бесполезные поиски. У него было чувство, что его тело исчезло, осталась только голова, плававшая теперь в кровати.
– Ее нашли? – хотел спросить он, но слова куда-то пропали.
В углу комнаты, на комоде, горела лампа под белым колпаком. Запертая домашняя луна. Она никогда не нарождалась, никогда не была на ущербе. Вечно одна и та же: серая, когда свет был погашен, или ослепительно-белая.
– Ее…
Доктор быстро отвернулся от окна и подошел к кровати: – Да!
– Она жива? – прошептал пастор, приготовившись к самому страшному.
– Во всяком случае, живее, чем пастор из Стейгена, – ответил доктор со странной усмешкой. У него было как будто два лица. Они то сливались, то отделялись друг от друга.
– Как она себя чувствует?
– Все в порядке. Ее нашли на берегу и позаботились о ней.
Пастору захотелось молиться, смеяться, плакать. Все сразу. Он прикусил губу и закрыл глаза. Ему пришло в голову, что Господь должен что-то получить от него, но он не помнил, что обещал Ему.
– Впредь тебе не следует искать людей, пропавших в море, – сказал доктор с напускной строгостью. – Для этого у тебя нет ни таланта, ни здоровья. Ты должен заботиться о душах, а не о телах.
Пастор промолчал.
– Это серьезно, мой друг. Несколько дней ты был на грани смерти. Тебя нашли в церкви, как несчастную кошку. Воспаление легких. Теперь кризис уже миновал, но состояние твое еще неважное. Ты обращаешься со своей земной жизнью как человек, тоскующий по раю. Однако содержание твоего бреда свидетельствует о том, что святой Петр вряд ли тебя туда впустит.
– Что я говорил? – бессильно спросил пастор.
– Самое плохое слышал только я. Но и твоя жена тоже достаточно услышала.
– Самое плохое?
– Не думай об этом! Мужчина остается мужчиной, даже если по воскресеньям он надевает пасторское облачение, – сказал доктор. Потом сел на стул у кровати и достал монокль и часы. Через минуту он отпустил запястье пастора, спрятал часы в карман и убрал монокль. Громко высморкавшись, он решительным шагом вышел в коридор.
– Может, кто-нибудь принесет двум живым мужчинам горячего пунша? Да побыстрее! – крикнул он.
Пастор невольно улыбнулся, но когда он попробовал приподняться на кровати, то понял, что еще слишком слаб.
Урсула сама поднялась наверх с пуншем. Странно было видеть ее. Вообще-то она была такая же, как всегда.
Она не изменилась. И все-таки – это была другая Урсула. Она поставила поднос на тумбочку и схватила его за руки:
– Слава Богу, что ты пришел в себя!
Он взял протянутый ему стакан обеими руками. Она помогла ему пить. От пунша шел пар. Пастор почувствовал себя больным мальчиком, которому мать принесла горячее питье с медом. Он не осмеливался сделать глоток обжигающего напитка, но не мог и удержаться от этого. Не осмеливался спать в одиночестве. Но не мог и бодрствовать.