Сто лет пути

— Работы много, — поддержал его Бурлаков, который тоже чувствовал себя неловко. — Министерство культуры объявило о поддержке небольших музеев в провинции и вроде бы даже деньги на это выделило, всего-то и нужно придумать грамотный план работы. Что первым делом — ремонт сделать, оборудование купить, зарплату сотрудникам, может, повысить. А они не знают никто, как такие планы писать, понимаете?.. Вон у меня тридцать семь писем от директоров, и все с просьбой помочь. А помочь — это значит за них написать. Нет, я могу, конечно, но специфики-то местной не знаю.

— Я как раз по поводу музея. — Шаховской сунул карандаш обратно в стакан.

— Провинциального? — осведомился Бурлаков. — Помощь требуется?

— Помощь, — согласился Дмитрий Иванович. — Музей не то чтобы провинциальный. Музей на Воздвиженке. Знаете?..

Бурлаков склонил голову набок, как большой пес, и посмотрел внимательно. Он вообще не очень походил на человека, занимающегося музеями, больше на штангиста или грузчика. В вороте белоснежной рубахи совершенно бычья шея, рукава закатаны, и руки — загорелые, мощные, — как будто он на досуге подковы гнул.

— Музей на Воздвиженке мне известен хорошо, — согласился депутат Бурлаков, разглядывая профессора. — Да он музеем стал всего четыре месяца как. А почему он вас интересует, Дмитрий Иванович?

…Да, непростая работа у полковника Никоненко. Как следует отвечать на вопрос депутата? Я пришел спросить, что вы делали на Воздвиженке в тот день, когда там убили директора? Не вы ли, часом, его и убили? И если вы, то за что?..

Шаховской решил, что придется говорить, как есть. Ничего умного он с ходу не придумает.

— На Воздвиженке убили директора, Павла Ломейко.

Тут вдруг Бурлаков так удивился, что у него задвигался лоб, и руками он с двух сторон взялся за край стола.

— Что значит — убили?! Как?!

Шаховской молча смотрел на него.

— Да ну, ерунда какая-то! Я был у него дня два, нет, три назад, он был жив-здоров!

— В тот день, когда вы у него были, все и случилось.

Бурлаков выбрался из-за стола, прошел к двери, распахнул ее и крикнул:

— Кофе нам дайте, Марья Петровна! — и за стол не вернулся, стал ходить в отдалении.

Некоторое время ходил, а потом повернулся к Шаховскому:

— Так, а вы какое отношение имеете? И к музею, и к… директору?

— Меня попросили помочь. Рядом с трупом нашли бумаги столетней давности. Столетней — в прямом смысле слова. Бумагам сто лет. Нужно разобраться.

— Ну? — грубо спросил Бурлаков. — Разобрались?

— Пока нет.

У Дмитрия Ивановича не имелось опыта и знаний полковника Никоненко, но и он понимал, что депутат ведет себя странно, подозрительно даже.

— И что вы от меня хотите?

Дмитрий Иванович вздохнул. Правда, а чего он хочет?

— Вы хорошо знали Павла Ломейко?

— Прекрасно я его знал!

— Давно знакомы?

— Недавно!

— Вы с ним часто встречались?

— Лучше б мы с ним совсем не встречались!

— А три дня назад? Зачем вы к нему приезжали?

— По делам! От меня вы чего хотите?!

Круг замкнулся.

…Пусть полковник сам разбирается. По всей видимости, он, Шаховской, к оперативной работе не пригоден.

— Кто вас прислал? Его папаша?! — спросил вдруг депутат.

— Чей папаша? — не понял Дмитрий Иванович.

— Не прикидывайтесь. Зачем вы пришли?!

Шаховской встал.

— Я хотел просто поговорить с вами про особняк и…

— Я не хочу ни о чем с вами разговаривать! Так и передайте вашим… начальникам. Я же предупреждал, что это плохо кончится.

Тут Дмитрий Иванович вспылил:

— Ректору университета, моему начальнику, я, с вашего позволения, ничего передавать не стану.

В дверях он столкнулся с секретаршей Марией Петровной, которая несла поднос с чашками, и придержал перед ней створку. Она посмотрела с изумлением, даже рот открыла, чтобы спросить, но Дмитрий Иванович быстро вышел в коридор, пустынный и широкий.

…Нужно звонить полковнику с сообщением, что Бурлаков выгнал его вон и даже не стал разговаривать. Нужно выяснять, как именно они были связаны, директор музея и депутат Государственной думы. Надо проверить, во сколько депутат в тот день приехал на Воздвиженку и когда уехал. А еще искать свидетелей, которые могли его там видеть.

Стоп, стоп, как будто ему в ухо сказал Никоненко. Что ты зачастил, Дмитрий Иванович? Разберемся! Потихоньку-полегоньку разберемся.

Шаховской вышел на улицу — после некоторой канители с поиском пропуска в недрах портфеля. Портфель все норовил свалиться с плеча, его приходилось то и дело поддергивать и сторониться, давая дорогу вбегающим и выбегающим людям, и благожелательный лейтенант опять посоветовал ему получить постоянный пропуск, и Дмитрий Иванович опять согласился, что это прекрасная мысль.

У подъезда Думы, где всегда сильно дуло, так что приходилось поднимать воротник и поворачиваться к ветру спиной, он вытащил телефон и попытался позвонить.

Позвонить сразу не удалось — телефон на его усилия никак не реагировал, заливался идиотским светом и тут же гас, и Дмитрий Иванович вспомнил, что тыкать в экран нужно без перчатки. Перчатку дьявольское устройство не слушается. Шаховской стащил ее и попробовал еще раз.