Сто лет пути

— Там какая-то странная связка. На первый взгляд совершенно дикая. Возле трупа нашли письмо и записку. Нужно экспертизу проводить, но мне показалось, что письмо подписано Щегловитовым, который в девятьсот шестом году был министром юстиции. В письме еще и Столыпин упоминается!..

— А… как эти почтенные люди из прошлого могут быть связаны с трупом? Совершенно современным, я бы даже сказал, свежим?

— Понятия не имею, — признался Шаховской. — Никакого. Вот хочу поручить Боре поискать что-нибудь в архивах. Сегодня будет директор Государственного архива, да? Я бы их познакомил. Речь идет о каком-то заговоре, но никаких документов о заговоре в мае девятьсот шестого я не встречал.

— Первая Дума тогда еще работала, да?

Шаховской кивнул.

— Ее разогнали в июле. В мае все было в разгаре.

— Интересно, — признался Ворошилов и покрутил головой. — Жаль, что я аппаратчик и никчемный человек, я бы вам помог.

— Будет вам. Что это вас сегодня на самоуничижение потянуло?

— А меня все время тянет! — Ворошилов открыл дверь, за которой толпился народ, много, как показалось Шаховскому после просторной пустоты коридора. — Недовольство собой есть признак здорового отношения к жизни.

— Да что вы говорите? — под нос себе пробормотал Дмитрий Иванович. — Не может быть.

— Вы проходите, проходите, — пригласил Борю Ворошилов. — Молодым людям полезно познакомиться с парламентским закулисьем, так сказать.

Боря засуетился, заулыбался, стал кланяться, и Шаховского удивило его… подобострастие. Ничего особенного не происходит, обычное совещание в государственном учреждении. Впрочем, карьерные устремления Бори Викторова хорошо известны, и по всей видимости, ему казалось, что он приближается к вершинам власти семимильными шагами и уж почти достиг их — вот же и в Думу попал, на самое что ни на есть настоящее совещание, а там недалеко и до толстых книг в синих «государственных» переплетах, и списка редколлегии, где сияющими буквами набрано «Викторов Борис, доктор исторических наук, профессор».

— А почему так много людей?

— Потому что это… производство, Боря.

Будущий доктор и профессор честно ничего не понял.

— В каком смысле, Дмитрий Иванович?

— Да в прямом. Ты же не маленький! Чтобы парламент принял любое решение, самое незначительное, его нужно для начала осознать, потом сформулировать, потом отдать юристам, чтобы оно в принципе соответствовало нормам, потом показать другим экспертам, чтобы внести изменения в эти нормы, если необходимо, потом скомпилировать мнения, которых может быть миллион. Ты считаешь, что школьная форма нужна, а я считаю, что вредна, а вон та дама, может, полагает, что вместе с формой для школьников надо еще ввести форму для учителей!.. Каждый из нас с пеной у рта доказывает, что прав. Получается, что одно мнение исключает другое, и все они правильные.

— Я об этом никогда не задумывался, — признался Боря Викторов, будущий законодатель.

— Приходится договариваться на берегу, — продолжал Дмитрий Иванович, у которого было превосходное настроение. — Пока дело не дошло до законов! Как раз на этом и погорели депутаты Первой Думы — они и не собирались договариваться с правительством, а правительству даже странно было подумать, что оно должно отчитываться перед какими-то там депутатами!.. Никогда не отчитывалось, а тут вдруг должно! Ты же историк, Боря.

Совещание началось, все притихли, говорить стало неудобно, но Шаховской договорил, точнее дошептал:

— Это же парламент, а не подпольная организация и не заговорщики! Любое действие, по идее, необходимо соотносить с законом, а в законах сам черт голову сломит, и не все жаждут соотноситься. И все это как-то нужно приводить к общему знаменателю.

Совещание пошло своим чередом, Шаховской слушал внимательно — к столетию Первой мировой войны предполагалось опубликовать уже имеющиеся исследования, открыть экспозиции в музеях, книжку для школьников издать. Дмитрия Ивановича поражало до глубины души, что одна из самых страшных и великих войн в истории человечества оказалась так быстро и почти безнадежно забыта. Война, повернувшая в другую сторону не только развитие Европы, но и всего мира, война, предопределившая следующую, еще более страшную! О ней мало писали, говорили и того меньше, почти не вспоминали, а с тех пор прошло всего сто лет, ничтожный срок.

Впрочем, лучше бы совсем не говорили и не писали. Очень много ошибок, дилетантства и вранья.

Ворошилов нагнулся к нему, и Шаховской понял, что сейчас будет смешное:

— Недавно попалось на глаза. Меры охраны, подлежащие принятию в селениях по пути Высочайшего следования от Арзамаса в Саровскую пустынь. Пункт седьмой: с раннего утра дня Высочайшего проезда в попутных селениях все собаки должны быть на привязи!

Дмитрий Иванович засмеялся, а Ворошилов подхватил свалившиеся с кончика носа очки.

— А? Хороша мера?

Когда все закончилось, Шаховской сдал Борю директору архива — тот выразил полную готовность всячески помогать.

— Но вы же понимаете, как всегда, сведения нужны срочно.

— Архивное дело суеты не терпит, вы тоже это понимаете, Дмитрий Иванович. Но все, что можем, сделаем.