Сто лет безналом

— У-у-у! — присвистнул барон, — шкилет, а не монах. У меня узники в подземелье толще! Читать-писать точно умеешь?

Монах кивнул.

— А то смори! Дыба у меня на зависть соседям! И палач лучший на всю округу! Ладно, не боись, это я так, для острастки. Отдай посох мальчишке, а сам садись за стол. Слушай, святой отец, ты от голода за столом копыта не откинешь? Нет? Всё равно, делай как я! Своей огромной, заросшей рыжим волосом ручищей он ухватил ножку запеченного до хрустящей корочки гуся. Ухватив другой рукой за вторую ножку, барон одним резким движением разорвал гуся на две половины, при этом залив жиром свой парадный камзол. В одну половину он впился своими крепкими желтыми зубами, а вторую протянул священнику:

— М-м-уй, — невнятно промычал барон, — жуй, говорю.

Схимник отшатнулся от протянутого куска:

— Нет! Нельзя сейчас! — замахал он руками. — Пост!

— Пост? — удивился барон, но жевать не перестал. — А я и не знал! — он отхватил от гуся огромный еще один кусок. Маленькие косточки жалобно хрустели под напором его крепких зубов. — Мой священник, отец Калеб, царство ему небесное, — барон сыто рыгнул, — помер аккурат под Рождество. Он поднял со стола полуведёрный кубок и приложился к нему. Его кадык задергался в конвульсиях — вино в кубке стремительно убывало. Поставив пустой кубок на стол, барон отёр рукавом губы и продолжил:

— Царство ему небесное. А какой был человек — не тебе чета! Дородный, кровь с молоком, в обхвате, что сорокаведёрная бочка — настоящий священник! А какие проповеди читал… Моих пропойц раньше дубиной на проповедь загонять приходилось. А как только Калеб появился, сами вприпрыжку бежали, чтоб, значит, места получше занять.

— Кое-что из его проповедей я уже слышал. От стражи, — пояснил Пётр.

— Вот видишь, — обрадовался барон, — даже моя тупая стража слово Божие разумеет. Но после смерти Калеба, хорошего священника я так и не нашел. Никто не хочет ко мне идти — боятся моего тяжелого ндрава. Да какой, к четям собачьим, нрав. Ну, замучаю одного-двух на дыбе, за ребро повешу, башку срублю, но не за просто так же. За дело! Если без этого, так кто ж меня уважать будет? То-то, что никто! Но церковь до сих пор пуста. Все праздники и посты мимо нас. Следить-то за этим некому. Крестьяне скоро взбунтуются, мрут собаки в этом годе как мухи. А отпеть опять некому. Обвенчать и покрестить тоже никто не может. Оставайся-ка ты у меня! — вдруг предложил он монаху. — Хватит уж тебе по дорогам шастать. А здесь свой постоянный приход, церковь. Отъешься со временем, будешь не хуже Калеба. Оставайся, а?

— Спасибо тебе за всё, добрый человек, — ответил монах. — Но я не могу остаться. Я в поиске.

— И чего ты ищешь? — заинтересовался барон.

— Истину. Ответ на один вопрос. Очень простой вопрос…

— Так ты спроси у меня, — перебил его Вольдемар, — может, я знаю!

— Зачем возник этот мир? Зачем создал его господь таким, каков он есть? За долгие годы я так и не смог найти ответ, — устало сказал Пётр.

— И это всё? И из-за этого стоило сбивать себе ноги, таскаясь по дорогам? Недоедать и недосыпать? — удивился барон. — Да любой сопляк знает ответ!

— Для чего? — тихо прошептал монах.

— Да шоб было! — оглушительно расхохотался барон.

— Что было? — еще тише прошептал монах.

— Всё!!! — барон подвинул поближе к себе серебряное блюдо с жареным поросенком. — Вот этот жареный поросёнок хотя бы, — он с хрустом вывернул его заднюю ногу и с жадность впился в нежнейшее мясо. Жир стекал по его черной жесткой бороде, капая на кружевной воротник. Но барон не обращал на это ни малейшего внимания. — И как эти балбесы при дворе жрут мясо маленькими вилами, — сказал он задумчиво, — руками намного удобнее! О чем это я? Да! Чтоб жратва была, вино, бабы потные, охота, сражения. И самое главное, это шоб я был! Если меня не будет, то на хрена всё остальное нужно? Вот она истина, и к бабке ходить не нужно. Убедил?

Монах отрицательно качнул головой:

— Да простит меня владетельный синьор, нет!

— Ну, как знаешь, — барон взял в руки нож и с задумчивым видом принялся ковыряться острым кончиком в зубах, вычищая застрявшие волокна мяса. — Не хочешь, держать не буду. Иди своей дорогой. Только кой чего прочитаешь мне, да ответы отпишешь, и все — свободен. Ищи свою истину. Да, вот еще, — барон отвязал с пояса увесистый мешочек и бросил его монаху, — зайди в мою деревню: мертвых отпеть, родившихся покрестить, ну, в общем, сам знаешь чё делать надо. Учить не буду. Монах покорно кивнул головой, но денег не взял. Барон удивлённо приподнял одну бровь:

— Это плата за работу!

— Господь мне отплатит сторицей! Я всё сделаю, как положено!

— Как знаешь! — сказал барон, забирая деньги обратно.