Читаем Стиляги. Как это было полностью

Мы себя не считали алкоголиками, а пили “в контексте великих дел”. Ром кубинский – от друзей мы получили такую “диверсию”. Дайкири без сахара – по Хемингуэю. Полагалось на весь вечер одно дайкири. Водку даже еще не успели попробовать, а уже пили дайкири – не зная толком, что это такое. Ну а виски – это уже была такая недоступная мечта. Когда попробуешь виски – это уже все.

И сигареты тоже. На Малой Садовой около Елисеевского магазина как-то продавали “Мальборо”. И очередь была просто на пол-Невского. Подходили, брали по два блока – потом снова вставали в очередь. Это было такое событие. Все друг друга знают, столько знаменитых людей сразу раньше не встречались.

Мне попадались какие-то пачки, и поскольку я жил в убогой коммуналке, я пачки наклеивал на стенку. Были сигареты “Кент” – там седоусый красавец изображен, и я его наклеил. И это было красивее, чем “Утро пионерки”. Я помню, еще Вася Аксенов пришел в гости – мы встретились в “Европейской” и заглянули ко мне. И он говорит: “Да, красиво”. Так, немножко иронически – он уже свободно курил “Кент”, и ему не было преград. И это долго у меня висело, потом я понял глупость этого дела, но тогда эстетично было: сигаретные пачки западные. Наши – какие-то помятые.

Сигаретное нашествие с Запада было очень сильным. Если человек доставал “Кэмел” и приходил с ним, это все, это значит, нас посетило какое-то божество.

Вадим Неплох:

Даже водку не пили. Бутылочка портвейна в саду – “три семерки”, “Агдам”, – сесть на скамеечку. Из горлышка потягивать. Были персонажи, которые пили много. Сергей Довлатов – тот любил. А у нас скорее ритуал, чем алкогольная жажда. Но как без этого? Молодые же ребята. А вот наркотиков тогда не было. Никто даже понятия не имел.

Юрий Дормидошин:

Наркотиками практически никто не занимался. Правда, встречались наркоманы, которые употребляли кодеин – таблетки от кашля – и торчали на этих таблетках. Но таких вещей, как героин, кокаин, не было.

<p>Акции</p>

Стиляги – несмотря на свою любовь ко всему западному, а значит, враждебному – не являлись политическим движением. Любить советский строй им было не за что, но и открыто протестовать против него они не собирались. Впоследствии кто-то стал “внутренним диссидентом”, кто-то остался вне политики, а кто-то даже вступил в компартию – нашлись и такие.

Но хоть стиляги и не занимались политикой, уже сам их внешний вид был “культурным” протестом против социалистического строя. А кроме того, стиляги любили устраивать всякие розыгрыши и приколы. Самый распространенный – мистифицировать обывателя, выдавая себя за иностранцев. В Москве, на улице Горького, как вспоминал Алексей Козлов, они любили играть в “очередь”: пристраиваться целой толпой сзади к какому-нибудь старичку, образуя движущуюся очередь. Тут же к ним присоединялись все новые и новые шутники, и очередь превращалась в длиннейшую колонну, идущую за ничего не подозревающим старичком. Если он останавливался у витрины, все останавливались тоже, он шел дальше – движение колонны возобновлялось. Иногда по реакции встречных прохожих он догадывался, что что-то не так, оборачивался и начинал ругаться, пытаясь разогнать “очередь”. Но все ее участники стояли молча, абсолютно не реагируя на крики, и как только он пытался идти дальше и оторваться от колонны, она как тень следовала за ним. Иногда, когда объект издевки скандалил слишком громко, вмешивалась милиция, “очередь” рассыпалась, но обычно никого в отделение не забирали, так как шутка была достаточно невинной.

Алексей Козлов:

Хеппенинги возникали сами собой. Я подключался к уже давно придуманным кем-то шуткам. У нас масса была хеппенингов. Мы разыгрывали, например, с приятелем жлобов где-нибудь в набитом битком автобусе. Наклоняемся над жлобом, который сидит, и ведем якобы разговор двух бандитов, которые на дело собираются идти, либо двух шпионов. И он сидел, и видно было, что он напряжен. А мы обменивались такими короткими полупонятными фразами, на жаргоне еще. Но так, чтобы этот жлоб, который нам не понравился, все это слышал. Он дико начинал бояться, что сейчас тут его вообще прирежут, и поскорей пытался выйти из автобуса. А мы садились на его место.

Один человек меня научил: когда смотришь на того, кто тебе неприятен, смотреть надо не в глаза, а в лоб. Взгляд становится совершенно бессмысленным. Это производит жуткое впечатление. А если в глаза посмотреть, тут уже выражается все ваше отношение к тому, кто вас раздражает. Притворяться, делать добренькие глаза частенько было невозможно, просто противно. И такой взгляд выручал.

<p>Партия и комсомол против стиляг</p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Смотрим фильм — читаем книгу

Остров
Остров

Семнадцатилетний красноармеец Анатолий Савостьянов, застреливший по приказу гитлеровцев своего старшего товарища Тихона Яковлева, находит приют в старинном монастыре на одном из островов Белого моря. С этого момента все его существование подчинено одной-единственной цели — искуплению страшного греха.Так начинается долгое покаяние длиной в целую человеческую жизнь…«Повесть «Остров» посвящена теме духовной — возрождению души согрешившего человека через его глубокое покаяние. Как известно, много чудес совершает Господь по молитвам праведников Своих, но величайшее из них — обновление благодатью Божией души через самое глубокое покаяние, на которое только способен человек». (Протоиерей Аристарх Егошин)«Такое чувство, что время перемен закончилось и обществу пора задуматься о вечности, о грехе и совести». (Режиссер Павел Лунгин)

Дмитрий Викторович Соболев , Дмитрий Соболев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство