Читаем Стиляги. Как это было полностью

“А поскольку именно в это время все западное – и в первую очередь американское – стало предаваться анафеме, холодная война набирала обороты, в посещении „Коктейль-холла“ появился оттенок некоего диссидентства, несогласия с существующими порядками, – вспоминал Саульский. – Да, молодые модники увлекались джазом. Больше за ними ничего „антисоветского“, правда, не замечалось”. Рассказывают, что в “Коктейль-холле” появлялись и актеры Борис Ливанов и Иван Переверзев, писатель Константин Симонов, футболисты Всеволод Бобров и Константин Бесков.

“Коктейль-холл” состоял из двух этажей (на втором был зал со столиками и отдельное помещение типа кабинета, отгороженное от остального пространства небольшой занавеской, “для своих”). Здесь подавали “настоящие” алкогольные коктейли, которые можно было посасывать через соломинку, – барменша управляла шейкером, на полках стояло множество разнообразных бутылок с ликерами, коньяками, джином, настойками, шампанским нескольких сортов, и все это, как вспоминают, было вполне достойного качества.

Музыка в “Коктейль-холле” игралась разнообразная, и далеко не всегда джаз. По воспоминаниям Козлова, одно время музыкальным сопровождением занимался некий ансамбль, игравший “типичный, невинный во все времена и при любой власти кабацкий репертуар, состоявший из старых танго, фокстротов, вальс-бостонов и слоу-фоксов, причем не американского звучания, а скорее немецко-итальянского или мексиканского”.

В конце концов властям, видимо, надоел этот “рассадник буржуазных ценностей” в самом центре Москвы, и в 1955 году “Коктейль-холл” был закрыт, а на его месте появилось кафе-мороженое.

Борис Дышленко:

Тогда все еще только начиналось, и все, звучащее “оттуда”, стало очень важным для тех, кто жил здесь. Все получило другой знак, обратный. Если нам, скажем, говорили и писали в “Крокодиле” и других журналах, что в Америке грабят и убивают, то вдруг в песенке стиляг появлялись такие слова:

А все американцы ходят и жуют чуингам,Грабят, убивают, “чучу” напевают.

Мы завидовали американцам, за то, что и “грабят”, и “убивают”, и живут своей какой-то космической жизнью. Все выворачивалось наизнанку, приобретало обратное звучание. И, что существенно, капитализм, появившийся у нас позже, стал именно таким, каким его изображали до этого в наших газетах: то есть именно грабительским, отвратительным.

Алексей Козлов:

Те, кого называли “стиляги”, собирались в Москве на улице Горького. За пределами Москвы только в Ленинграде еще “стиляли”, на Невском проспекте – Аксенов мне рассказывал, как он там ходил. Но вообще это было московское явление, причем именно центровое.

Возможности такой не было в провинции совершенно точно. Только в Москве продавались польские и югославские журналы. Может, еще в Ленинграде. Больше нигде. Москва была тогда уникальным местом – в ней происходили вещи, которых в Советском Союзе не было больше нигде – кинофестивали и т. д. Даже при Хруще, а при Сталине тем более. Москва была центром информации, проникновения из-за рубежа дозированных запрещенных знаний. И мы этим пользовались. Моментально рассказывали – ой, вот там вот сейчас можно купить что-то. Тут же все скупалось, и читалось, и рассказывалось. Кто узнавал, тут же рассказывал другому.

Это была такая москвоцентристская политика Сталина – он все сконцентрировал в одном месте. Из Москвы каждый день уезжали поезда, набитые продуктами. Потому что Москва снабжалась так, как ни один другой город в СССР. Помню, мои родственники из Казани приезжали, на самолете из Томска прилетали, чтобы купить мяса. В Москву свозились на фурах эти продукты отовсюду и здесь перерабатывались. Приезжали люди из деревень – например, четыре человека, – и вся деревня собирала им деньги и чемоданы. Я жил на Сретенке, где были все эти мясные магазины, и там рядом три вокзала. “Мешочники” из Владимира, Ярославля через Сретенку переходили из одного магазина в другой. И там же еще был магазин “Тюль” – за тюлем очереди стояли.

Валерий Сафонов:

В Москве был знаменитый “Коктейль-холл”, где развлекались “золотая молодежь” и стиляги. Но мне по возрасту туда не пришлось попасть, мне четырнадцать-пятнадцать лет было, а потом его закрыли. Один раз я туда зашел – очень красивое помещение, отделанное деревом. Дуб мореный такой. Европейский, что ли, стиль. Когда его закрыли, там открыли, по-моему, кафе-мороженое и ободрали всю деревяшку, всю красоту нарушили.

Борис Алексеев:

Те, кто жил вокруг улицы Горького, вот они были стиляги. Они там каждый день ходили в “Коктейль-холл” – пили коктейли. А я-то жил на Соколе – это надо было выезжать. На окраинах не было никаких коктейль-холлов, не было ничего.

Алексей Козлов:

Перейти на страницу:

Похожие книги

О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство