Стихотворения разных лет

Древний хаос бушует,

И пылает вражда;

Пусть любовь холодеет,

Каменеют сердца, —

Кто любить еще смеет,

Тот люби до конца.

<1915>

ИЗ ДНЕВНИКА

1

Я знаю: счастья будет мало,

Еще страшнее будет жить,

Но так устало, так устало,

Устало сердце не любить,

Что вот на все душа готова,

И я судьбу благословлю

За то, что я страдаю снова,

За то, что снова я люблю.

2

Мне жаль, что жизнь твоя бесследной

И мимолетней сна пройдет

И что заря любви последней

Над жизнью темной не блеснет;

Твои опущенные веки

Никто не будет целовать,

И не узнаешь ты вовеки,

Какое счастье — счастье дать.

3

Суждены пути нам розные, —

Не сойдемся никогда.

От былого годы грозные

Не оставят и следа.

Но того, что сердцу радостно,

Рок не может изменить:

Быть любимым как ни сладостно

Все же сладостней любить.

4

Уж хлопья снега вверх и вниз,

Как мухи белые, летали,

Уже цветы мои увяли,

И умер, умер Адонис…

И в черной стуже ноября

О светлом боге я тоскую

И с тайной нежностью целую

Холодный пепел алтаря.

5

Мне ничего не надо:

В душе моей покой,

И тихо сердце радо,

Что я опять с тобой.

С тобою быть — отрада;

О большем не молю.

Как тихо сердце радо,

Как просто я люблю!

6

Моей любви святая сила

Тебя навеки оградила;

Мое спокойно торжество,

И так, как ты меня любила,

Ты не полюбишь никого.

7

— Кто ты? Друг? — Не друг. — А кто же?

— Я чужой среди чужих,

Дальше всех и всех дороже —

Твой таинственный жених.

Наш чертог во мраке светит,

Ризу брачную готовь:

На пороге смерти встретит

Нас Бессмертная Любовь.

8

Я край одежд Твоих лобзаю,

Я жизнь готов Тебе отдать,

Но не дерзаю, не дерзаю

Тебя по имени назвать.

И пусть над жадною пучиной

Разбита утлая ладья, —

Моя любовь — Тебе Единой,

Тебе Единой — песнь моя!

1915

КАССАНДРА

Испепелил, Святая Дева,

Тебя напрасный Фэбов жар;

Был даром божеского гнева

Тебе предзнанья грозный дар.

Ты видела в нетщетном страхе,

Как вьется роковая нить;

Ты знала все, но пальцев пряхи

Ты не могла остановить.

Провыла псица Аполлона:

«Огонь и меч!» — народ не внял,

И хладный пепел Илиона

Кассандру поздно оправдал.

Ты знала путь к заветным срокам,

И в блеске дня ты зрела ночь.

Но мщение судеб пророкам:

Все знать — и ничего не мочь.

<1922>

ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЬ

Склоняется солнце, кончается путь;

Ночлег недалеко — пора отдохнуть.

Хвала Тебе, Господи! Все, что Ты дал,

Я принял смиренно, — любил и страдал.

Страдать и любить я готов до конца

И знать, что за подвиг не будет венца.

Но жизнь непонятна, а смерть так проста;

Закройтесь же, очи, сомкнитесь, уста!

Не слаще ли сладкой надежды земной —

Прости меня, Господи! — вечный покой?

<1923>

ПЕСНЬ ПАРОК Из «Ифигении» Гете

«О, смертное племя,

Бессмертных страшись!

Бразды они держат

В предвечной деснице,

И делают боги

С людьми, что хотят.

Кто ими возвышен,

Тот бойся их дважды!

На скалах и тучах

Расставлены стулья

У трапез златых.

Подъемлется распря —

И падают гости

С бесчестьем и срамом

В ночные глубины,

И, скованы мраком,

Вотще правосудья

Невинные ждут.

А боги пируют,

В веселии вечном,

У трапез златых;

С вершин на вершину

Ступают чрез бездны, —

И к ним из ущелий

Дыханье титанов,

Задушенных в безднах,

Восходит туманом,

Как жертвенный дым.

Свой взор благодатный

Они отвращают

От целых родов,

И вновь повторенный

Лик деда во внуках,

Когда-то любимый,

Узнать не хотят».

Так пели три Парки.

И старец-изгнанник

В подземной пещере,

Той песне внимая

И думая думу

О детях и внуках,

Качал головой.

<1924>

ЦАРСКОСЕЛЬСКИЙ БАРЕЛЬЕФ

Памяти В. А. Жуковского

Euridicen toto referebant flumine ripae

Vergilii, Georg. IV [5]

Шел, возвращаясь из ада, Орфей со своей Евридикой.

Все миновали преграды, и только на самом пороге

Остановился и, клятву забыв, на нее оглянулся,

Светом уже озаренную. «Горе! — она возопила. —

Горе! Какое безумье тебя и меня погубило!

Неумолимая участь обратно меня отзывает,

Друг мой, прости же навеки! Дремой затуманились очи,

И от тебя уношусь я, объятая тьмой бесконечной,

Слабые руки к тебе я — уже не твоя — простираю!»

Так простонала и дымом растаяла в воздухе легком.

Ловит он тень ее, с ней говорит, но ее уж не видит…

Там на высокой скале у пустынного Стримона плачет

Горький певец, изливая печаль свою в хладных пещерах,

И укрощаются звери, и дубы сдвигаются песнью.

Так Филомела в тени сребролистого тополя плачет,

Если птенцов из гнезда ее пахарь жестокий похитит;

Плачет она по ночам, повторяя унылую песню,

И наполняет стенящею жалобой темные дали…

Раз он любил — и уже никогда никого не полюбит;

В льдистой пустыне Рифеевой, в вечных снегах Танаиса,

В полночи Гиперборейской певец одинокий блуждает,

Тщетную милость Аида клянет и зовет Евридику…

Презрены им Киконийские жены, но отомстили:

В таинствах Вакха ночных, в исступленьях святых

                     растерзали

Юное тело и по полю члены его разметали,

Голову жалкую волны глубокого Эбра катили,

А замирающий голос все еще звал Евридику.

«О, Евридика!» — душа его повторяла и в смерти,

И отзывалося эхо в прибрежных скалах: «Евридика!»

<1924>

ПСАЛОМ ЦАРЯ АХЕНАТОНА

Чудно явленье твое на востоке,

Жизненачальник Атон!

Когда восходишь ты на краю небес,

То наполняешь землю красотой твоей.