Как воды гор, твой голос горд и чист.Алмазный стих наполнен райским медом.Ты любишь мир и юный месяц, лист,желтеющий над смуглым, сочным плодом.Ты любишь змей — тяжелых, злых узловлиловый лоск на дне сухой ложбины.Ты любишь снежный шелест голубиныйвокруг лазурных влажных куполов.Твой стих, роскошный и скупой, холодныйи жгучий стих один горит, один,над маревом губительных годин,—и весь в цветах твой жертвенник свободный.Он каплет в ночь росою ледянойи янтарями благовоний знойных,и нагота твоих созвучий стройныхсияет мне как бы сквозь шелк цветной.Безвестен я и молод в мире новом,кощунственном, — но светит все яснеймой строгий путь: ни помыслом, ни словомне согрешу пред музою твоей.<Сентябрь 1921 — сентябрь 1922>
В зверинце
Тут не звери — тут боги живут.Ослепленный любуется люд павлинами, львами…А меня почему-то привлекты, пушистый, ушастый зверек с большими глазами.Отыскал тебя в дальних краяхпутешественник в синих очках, в кокосовой шапке,и, с добычей вернувшись назад,написал по-латыни доклад о складке на лапке.Ходит, ходит, не видя людей,желтый лев за решеткой своей, как маятник медный;рядом белый сияет павлин…Кто заметит тебя? Ты один, тушканчик мой бедный.И с тоскою великой любви,я в глаза углубляюсь твои, большие, больные:в них вся жалоба жизни моей,в них предсмертная кротость детей, страданья родные…<1922>
Домой
На мызу, милые! Ямщиквожжою овода прогонит,и — с Богом! Жаворонок тонетв звенящем небе, и велик,и свеж, и светел мир, омытыйнедавним ливнем: благодать,благоуханье… Что гадать?Все ясно, ясно; мне открытывсе тайны счастья; вот оно:сырой дороги блеск лиловый;по сторонам то куст ольховый,то ива; бледное пятноусадьбы дальней; рощи, нивы,среди колосьев васильки;зеленый склон; изгиб ленивыйзнакомой тинистой реки…Скорее, милые! Рокочетмост под копытами… скорей!..и сердце бьется, сердце хочетвзлететь и перегнать коней…О, звуки, полные былого!Мои деревья, ветер мой,и слезы чудные, и словонепостижимое: домой!..<1917–1922?>