Стихотворения

а уж как стрельба пойдет —

пуля дырочку найдет.

Ей не жалко никого,

ей попасть бы хоть в кого:

хоть в чужого, хоть в свово,

лишь бы всех до одного.

Во и боле ничего!

Во и боле ничего,

во и боле никого,

во и боле никого,

кроме ворона того —

стрельнуть некому в него.

(пластинка, 1986)

* * *

Антон Палыч Чехов однажды заметил,

что умный любит учиться, а дурак — учить.

Скольких дураков в своей жизни я встретил —

мне давно пора уже орден получить.

Дураки обожают собираться в стаю.

Впереди их главный во всей красе.

В детстве я верил, что однажды встану,

а дураков нету — улетели все.

Ах, детские сны мои — какая ошибка,

в каких облаках я по глупости витал.

У природы на устах коварная улыбка…

Видимо, чего-то я не рассчитал.

А умный в одиночестве гуляет кругами,

он ценит одиночество превыше всего.

И его так просто взять голыми руками,

скоро их повыловят всех до одного.

Когда ж их всех повыловят — наступит эпоха,

которую не выдумать и не описать…

С умным — хлопотно, с дураком — плохо.

Нужно что-то среднее. Да где ж его взять?

Дураком быть выгодно, да очень не хочется,

умным — очень хочется, да кончится битьем…

У природы на устах коварные пророчества.

Но, может быть, когда-нибудь к среднему придем.

(пластинка, 1986)

* * *

Песенка короткая, как жизнь сама,

где-то в дороге услышанная,

у нее пронзительные слова,

а мелодия почти что возвышенная.

Она возникает с рассветом вдруг,

медлить и врать не обученная.

Она как надежда из первых рук,

в дар от природы полученная.

От двери к дверям, из окна в окно

вслед за тобой она тянется.

Все пройдет, чему суждено,

только она останется.

Песенка короткая, как жизнь сама,

где-то в дороге услышанная,

у нее пронзительные слова,

а мелодия почти что возвышенная.

(пластинка, 1986)

* * *

Солнышко сияет, музыка играет.

Отчего ж так сердце замирает?…

Там за поворотом, недурен собою,

полк гусар стоит перед толпою.

Барышни краснеют, танцы предвкушают,

кто кому достанется, решают.

Но полковник главный на гнедой кобыле

говорит: «Да что ж вы все забыли:

танцы были в среду, нынче воскресенье,

с четверга — война. И нет спасенья.

А на поле брани смерть гуляет всюду.

Может, не вернемся — врать не буду».

Барышни не верят, в кулачки смеются,

невдомек, что вправду расстаются:

«Вы, мол, повоюйте, если вам охота,

да не опоздайте из похода».

Солнышко сияет, музыка играет.

Отчего ж так сердце замирает?…

(пластинка, 1986)

* * *

В день рождения подарок

приподнес я сам себе.

Сын потом возьмет — озвучит

и сыграет на трубе.

Сочинилось как-то так, само собою,

что-то среднее меж песней и судьбою.

Я сижу перед камином,

нарисованным в углу.

Старый пудель растянулся

под ногами на полу.

Пусть труба, сынок, мелодию сыграет.

Что из сердца вышло — быстро не сгорает.

Мы плывем ночной Москвою

между небом и землей.

Кто-то балуется рядом

черным пеплом и золой.

Лишь бы только в суете не заигрался.

Или зря нам этот век, сынок, достался?

Что ж, играй, мой сын кудрявый,

ту мелодию в ночи.

Пусть ее подхватят следом

и другие трубачи.

Нам не стоит этой темени бояться,

но счастливыми не будем притворяться.

(пластинка, 1986)

ПЕСЕНКА О МОЛОДОМ ГУСАРЕ

Грозной битвы пылают пожары,

и пора уж коней под седло…

Изготовились к схватке гусары —

их счастливое время пришло.

Впереди командир,

на нем новый мундир,

а за ним эскадрон

после зимних квартир.

А молодой гусар,

в Наталию влюбленный,

он все стоит пред ней

коленопреклоненный.

Все погибли в бою. Флаг приспущен.

И земные дела не для них.

И летят они в райские кущи

на конях на крылатых своих:

впереди командир,

на нем рваный мундир,

следом юный гусар

покидает сей мир.

Но чудится ему,

что он опять влюбленный,

опять стоит пред ней

коленопреклоненный.

Вот иные столетья настали,

и несчетно воды утекло.

И давно уже нет той Натальи,

и в музее пылится седло.

Позабыт командир —

дам уездных кумир.

Жаждет новых потех

просвещенный наш мир.

А юный тот гусар,

в Наталию влюбленный,

опять стоит пред ней

коленопреклоненный.

(пластинка, 1986)

* * *

Все глуше музыка души,

все звонче музыка атаки.

Но ты об этом не спеши,

не обмануться бы во мраке:

что звонче музыка атаки,

что глуше музыка души.

Чем громче музыка атаки,

тем слаще мед огней домашних.

И это было только так

в моих скитаниях вчерашних:

тем слаще мед огней домашних,

чем громче музыка атак.

Из глубины ушедших лет

еще вернее, чем когда-то:

чем громче музыка побед,

тем горше каждая утрата.

Еще вернее, чем когда-то,

из глубины ушедших лет.

И это все у нас в крови,

хоть этому не обучались:

чем чище музыка любви,

тем громче музыка печали.

Чем громче музыка печали,

тем выше музыка любви.

(пластинка, 1986)

* * *

Официант Антон Андрианович

ненавидит всякую снедь.

Официант Антон Андрианович

ненавидит посуды звон.

Все равно ему — оловянная,

серебряная, золотая…

И несдержанность постояльцев

оборачивается злом —

И тускнеет шевелюра его завитая.

Шеф-повар Антон Митрофанович

ненавидит всякую снедь:

ему бы селедки да хлеба кусочек.

А супруга пророчит мужу голодную смерть

и готовит ему повкуснее — а он не хочет.

Она идет к нему с блюдами, как на свидание,

но пончики портятся, прокисает рагу

и лежат нетронутыми караси в сметане,

как французские гренадеры в подмосковном снегу.