Тесное небо темнеет и растворяет огни.Узок доступный обзор, и горизонт не высок.Прошлое и настоящее — все затаилось в тени.И, как всегда, под ногами шуршит прибрежный песок,И под коляской Тютчева так же шуршал, когдаЧерез ливонские он проезжал поля.Так темнота прибывает, словно в каналах вода,И заставляет опять отсчитывать все с нуля.И заостряется смысл, и становится тонкой иглой,Глубоко зарытой в шуршащий, колючий стог.Лишь наползающий сон снимает за слоем слойС плотных напластований, разматывает клубокИскривившегося пространства. Маковое зерноСтановится мерой веса. Вода отражает звук.Все, что под этим небом, — спутано, разорено,Сделалось безымянным и сразу отбилось от рук.Близость растрепанной бездны внушает пещерный страх.Луч пробивается, сизые тени разворошив.Млечная пыль оседает на дрожащих сухих кустах.Прошлая жизнь проступает, и знаешь: пока ты жив,Ночь — это то, что шуршит, то, что еще течет,То, что смешивает по капле сознание и отказОт всяческого сознания, то, что меняет отсчетИ уплывает в безвременье, как всегда, отступаясь от нас…Так, как тысячу лет назад, торжествует над нами ночь.Акциденция или субстанция — кто ее разберет?Лишь короткая мысль промелькнет и сразу умчится прочь,Осветив на мгновение вязкий, вечный круговорот.