Он золотым, железным запирает)
И сокрушенно митрою трясет:
"Как жаль, что добрый пастырь умирает,
Но здравствует и процветает тот,
Кто не о стаде - о себе радеет;
Тот, у кого важнее нет забот,
Чем в праздник бражничать со стригалями
Да ссориться с почетными гостями;
Кто ремеслом пастушьим не владеет
И, слепоустый, брезгует трудами,
Без коих пастуху не преуспеть!
Дела мирские - вот его услада.
А коль дерзнет на пастьбе он запеть,
Его свирель фальшивит, раня слух.
Мрут его овцы от парши и глада.
Стоит у них в загоне затхлый дух,
И по ночам оттуда за ограду,
Которую забыл закрыть пастух,
Уносит жадный волк ягнят из стада,
И некому, увы, разбой пресечь,
Хоть над дверьми висит двуручный меч".
Но с сицилийской нимфою своею
Спеши назад, Алфей! Умолк тот глас,
Чей грозный звук принудил к бегству вас.
К нам из долин, где дышится вольнее,
Где умеряют ветры, тихо вея,
Неистовство пылающего дня,
Где быстрые ручьи бегут, звеня,
И где апрель в плаще зеленом вымыл
Медвяными дождями лик земли,
Несите все цветы, что там взросли
Охапки хрупких скороспелых примул,
Жасмина и ромашки полевой,
Фиалок, роз, гвоздик пьяняще пряных,
И гиацинтов рдяных,
И буковиц с поникшей головой.
Пусть скорбный амарант, нарцисс печальный
Нальют слезами чашечки свои
И царственным покровом в миг прощальный
Устелют море, коим у семьи
И сверстников наш Люсидас похищен.
А мы, чтоб отдых дать себе от мук,
В догадках утешения поищем.
О горе, где теперь наш юный друг?
Где носят волны прах его холодный?
Быть может, у Гебридов, в царстве вьюг,
Он увлечен водоворотом в бездну
К насельникам ужасным тьмы подводной,
Или, не слыша зов наш бесполезный,
Под легендарным Беллерусом спит,
Близ той горы, откуда страж небесный
К Наманке и Байоне взор стремит?
Архангел, сжалься! Пусть нам из пучины
Доставят тело милое дельфины!
Но, пастухи, смахните слезы с глаз.
Довольно плакать, ибо друг наш милый
Жив, хоть и скрылся под водой от нас.
Так в океане дневное светило,
Когда оно урочный путь свершило,
Скрывается, дабы в свой срок и час
С чела небес опять сверкнуть алмазом.
Уйдя на дно, наш друг вознесся разом
По милости творца земли и вод
К нездешним рекам и нездешним кущам,
Где хор святых угодников поет
Хвалу перед престолом присносущим.
Там нектаром с кудрей он смоет ил,
Забудет, что когда-то слезы лил,
И в царстве, чей покой и мир блаженный
Оберегает сонм небесных сил,
Упьется радостью неизреченной.
Не плачьте ж, пастухи. Уйдя от нас,
Стал добрым духом друг наш Люсидас
И в этих водах охраняет ныне
Тех, кто коварной вверился пучине".
Такою песней на дорийский лад
Дубраву оглашал пастух безвестный,
Пока спускался день, огнем объят,
В сандальях серых по дуге небесной;
Когда ж погас, отпламенев, закат
И солнце в море рухнуло отвесно,
Он встал и, синий плащ надев, исчез:
С утра ему опять в луга и в лес.
СОНЕТЫ
НАПИСАНО В ДНИ, КОГДА ОЖИДАЛСЯ ШТУРМ ЛОНДОНА
О, латник или капитан, когда
Взломает эту дверь твой меч кровавый,
Не угрожай хозяину расправой,
Его жилищу не чини вреда.
Питомец муз-волшебниц, без труда
Тебя он увенчать способен славой,
Твои деянья в песне величавой
Запечатлев для мира навсегда.
Не разоряй приют певца невинный:
Сам эмафиец, победитель Фив,
Дом П_и_ндара не превратил в руины,
Надменный город штурмом взяв и срыв,
И стих творца "Электры" спас Афины,
Сердца спартанцев жалостью смягчив.
ДОБРОДЕТЕЛЬНОЙ МОЛОДОЙ ОСОБЕ
Ты с самых малых лет не предпочла
Пространный торный путь стезе безвестной
И ввысь, к вершине истины небесной,
С немногими крутой тропой пошла.
Как Руфь и как Мария, избрала
Ты часть благую и на рой прелестный
Тщеславиц юных области окрестной
Взираешь с состраданьем и без зла.
Так полни свой светильник непорочный
Елеем добродетели святой
И нас не устыжающей надежды
И веруй, дева: полночью урочной
С толпой гостей приидет в твой покой
Жених, чей светлый лик слепит все вежды.
К ЛЕДИ МАРГАРЕТ ЛИ
Отец ваш граф, верховный казначей
И председатель Тайного совета.
Бессребреником слыл во мненье света,
Затем ушел с обеих должностей
И умер, прочитав на склоне дней
О роспуске парламента декреты
Так счеты свел оратор в оны лета,
Узнав о Херонее, с жизнью сей.
На вашего родителя ни разу
Взглянуть не довелось мне оттого,
Что для меня в ту пору длилось детство.
Но я от вас слыхал о нем рассказы
И вижу, что достоинства его
Вам, Маргарет, достались по наследству.
ЧЕРНИТЕЛЯМ НЕКОТОРЫХ МОИХ ТРАКТАТОВ
Назвал я "Тетрахордом" свой трактат.
Он нов по мысли и не прост по слогу.
Таких, кому он по зубам, немного,
А дюжинные книжники вопят,
Название коверкая стократ:
"Сам черт сломает на заглавье ногу!"
И в Майл-энд-Грин, на книгу глянув строго,
Идут гулять, хоть, право же, навряд
Шершавей это слово, чем Колкитто,
Гэласп, Макдбннел, Гордон - имена,
Которые теперь столь знамениты.
О сэр Джон Чик, скорей воспрянь от сна
И, взяв язык Гомера под защиту,
Его в правах восстанови сполна!
ИМ ЖЕ
Как только я призвал свой век восстать
И, сбросив путы, обрести свободу,
Псы и ослы, - а им нет перевода,
Галдеж повсюду подняли, под стать
Тем недругам Латоны, коим стать
Лягушками пришлось в былые годы.
Ведь ждать признанья от такого сброда
Что бисер перед свиньями метать.
Они кричат о вольности, но воля
Созвучна своеволию для них,