Стихи Веры Полозковой разных лет

И еще, может быть - ну, несколько слов на русском.

Вот счастье - от них не надо спасаться бегством,

Они не судят тебя по буковкам из сети;

Для них ты - нет, не живая сноска к твоим же текстам,

А девочка просто.

"Девочка, не грусти!"

***

Засахарить это все, положить на полку,

В минуты тоски отламывать по куску.

Арабский мальчик бежит, сломя голову, по песку.

Ветер парусом надувает ему футболку.

14-15 марта 2007 года.

@@@

Я да, бессмысленное абсолютно существо, но довольно милое все же. Мне нормально с этим. Осмысленные существа моего пола как правило так страшны и нравоучительны, что сводит зубы.

Я довольно скверно воспитана, имею привычку лезть грязными пальцами в чужое личное пространство, люблю трогать, приставать и вешаться, много и громко говорю, не делаю ничего полезного и страшно люблю халяву; плюс ко всему я основатель, почетный идеолог и уже трижды ветеран проебольного движения, ничего нет слаще на свете, чем посетить ответственную встречу и ничего потом не прислать, взять важное поручение и триумфально потом его завалить; те, кто знает меня хорошо и кому я при этом небезразлична, назначают мне встречу в семь и приезжают полвосьмого, как раз вовремя, обильно кормят, прежде чем затеять разговор, и никогда не заставляют меня оправдываться.

Еще со мной трудно жить, потому что я все время ем себе голову - а зрелище человека, который беспрерывно ест себе голову и разговаривает с тобой при этом с набитым ртом - оно сводит к чертям с ума.

При этом мне как-то баснословно везет на друзей, конечно, их много, и все они драгоценности; из меня ничего невозможно извлечь полезного, кроме приветственного визга, объятий, сбивчивых излияний и возможности вытащить куда угодно в любое время, но что-то же находят они все, не знаю, я декоративна как комнатная герань, попробуй что-нибудь стребуй с меня конкретное.

Я к тому, что нет, никаких у меня потуг на крутизну, высоколобость и эрудицию, муторно это и энергозатратно, ничего интересного. Я большей частью катаю слова в кулачке и бросаю, иногда выпадают неожиданно удачные комбинации, и это удивляет меня не меньше, чем остальных; еще у меня, говорят, глаз на всякое живое, теплокровное, я это люблю выковыривать из руды и показывать людям, и все подымают брови, вот же как, бывает, оказывается.

А то все как-то стали принимать меня за другого кого-то, и ждут от меня соответственно. Ждать от меня чего-то, ребята - это до печального гиблое дело.

Я вот хочу мандарин, даже два, и замуж за одного мальчика. Должно быть весело, замуж я еще не пробовала.

22/03/07

@@@

- А она, значит, мальчиков открывает на двадцать шестом году жизни.

- Закройте скорее обратно, а то пахнет.

- И холодно.

30/03/07

@@@

И я не знаю, что у тебя там –

У нас тут солнышко партизанит,

Лежит на крыше и целит в глаз.

Заедешь? Перезвони ребятам,

Простите, братцы, сегодня занят,

Не в этот раз.

Мы будем прятаться по кофейням,

Курить кальян с табаком трофейным,

Бродить по зелени шерстяной.

Ты будешь бойко трещать о чем-то

И вряд ли скажешь, какого черта

Ты так со мной.

А с самолета ведь лес – как ломкий

Подробный почерк, река как венка.

И далеко не везде весна.

Озера льдистой белесой пленкой

Закрыты словно кошачье веко

Во время сна.

What you’ve been doing here since I left you?

Слетай куда-нибудь, it will lift you.

Из всех широт – потеплее в той:

Там, знаешь, женщины: волос нефтью,

Ресницы черной такой финифтью,

Ладонь тафтой.

На кухне вкусное толстый повар

Из незнакомого теста лепит

И пять котлов перед ним дымят.

Лежи и слушай арабский говор

Да кружевной итальянский лепет

Да русский мат.

И воздух там не бывает пресен,

И бриз по-свойски за щечку треплет

И совершенно не снятся те,

Кто научил двум десяткам песен,

Вину, искусству возвратных реплик

И пустоте.

Тут мама деток зовет – а эти ж

Печеньем кормят отважных уток

Буквально с маленьких грязных рук.

И ты, конечно же, не заедешь.

И кто сказал бы мне, почему так,

Мой юный друг.

30 марта 2007 года.

@@@

Жаль, такая милая, а туда же, где таких берут, их же нет в продаже; по большому счету, не люди даже, а научные образцы. Может только петь об Армагеддоне, о своем прекрасном царе Гвидоне, эти маленькие ладони, выступающие резцы.

Может только петь, отбывать повинность, так, как будто кто-то все ребра вынес, горлово и медленно, как тувинец, или горец, или казах.

У того, кто слушает больше суток, потихоньку сходит на нет рассудок, и глаза в полопавшихся сосудах, и края рукавов в слезах.

Моя скоба, сдоба, моя зазноба, мальчик, продирающий до озноба, я не докричусь до тебя до сноба, я же голос себе сорву. Я тут корчусь в запахе тьмы и прели, мой любимый мальчик рожден в апреле, он разулыбался, и все смотрели, как я падаю на траву.

Этот дробный смех, этот прищур блядский, он всегда затискан, всегда обласкан, так и тянет крепко вцепиться в лацкан и со зла прокусить губу. Он растравит, сам того не желая, как шальная женушка Менелая, я дурная, взорванная и злая, прямо вены кипят на лбу.