Но страх придет – в осколки гром
Не разобьет ли дом вселенной?
* * *
Весна, в грязи ворона, лужи –
Все кончится. И ледоход!
Но девки там, где были стужи,
Вести не будут хоровод.
Не в моде ныне те забавы, –
Их предпочтение – другим.
И мы с тобой, мой друг, не вправе
Переписать уставы им.
Но вправе мы тропой былого
Дубраву нашу посетить,
Где все и живо и готово,
Как отзвук девичьего слова,
Седую память возмутить.
* * *
Бьет в глаза весенний теплый свет.
Почернев, растаял санный след –
Не беда, вновь возродится!
Выпью я стаканчиком вина,
Чтобы загудела голова.
Не впервые – отрезвится!
Бог судил немыслимый мне рок, –
Одолеть науку я не смог –
Как любить и как не надо.
Я живу под шаткою звездой,
Где звучит и тихий голос мой,
А верней – под звездопадом.
Как унять мне горечи твои!
Все поэты пишут о любви.
Я всегда – к твоим услугам.
Говори: «Присядем, старина,
Выпьем по стаканчику вина, –
Ты мне был, остался другом».
Как подарок скудный из былин
Глас не нам ли в ветреной пыли
Замирает тяжеленный?
Песни петь не нам запрещено,
Допоем! Потом – немудрено
И уснуть на дне Вселенной.
Памяти Юрия Таратина
От того, чему я не поверю,
Загрустили травы и деревья,
По-другому смотрится твой дом.
Вопреки молениям и просто
Неприметно как-то на погосте
Прибыло еще одним крестом.
Череда людская, теневая –
Череда в тот мир – не убывает.
Но ты оказался впереди,
Как всегда, и в этот день осенний,
Как везде, – хоть в этот миг последний
Повелел бы ангел: «Подожди!»
Будто ничего не изменилось,
Снова этой ночью мне приснилась
Шумная береза в полный рост.
Будут вечно жить твои дубравы,
С новой силой вырастают травы. –
Без тебя проходит сенокос.
* * *
Река незримо дышит томной влагой
У ног моих, у горки, тальника.
Синея, воды ветреного края,
Куда спешите вы издалека?
Исходом невозвратных многолетий,
Как ни стараюсь, все же не пойму –
Вы ищете иль новых приключений,
Иль родину забвенную свою?
Волнуется, не дремлет ни минуты.
И сколько лет у горки, тальника
Обрывок неба ищет в ней приюта,
Лохмотьями биясь о берега…
Под звездопадом всяко может статься, –
Но бог избави в глубине веков
Меня обрывком чуждым бултыхаться
Хотя бы у далеких берегов.
* * *
Сад однотонен под луной,
Тих полумесяц.
Идет беседа вперебой,
Как люди вместе.
Ты так старательно мила
Неодолимо.
И никогда и не была
Моей любимой.
И все же пахнет теплотой
Твое дыханье.
В дыханье теплом голос твой
Приутихает.
Но подождем, как лунный свет
Уйдет в сторонку.
И, как и мой, начнется бред
Твой ненароком.
Гремела гроза
В расколотом небе залечены швы,
От ран огневых и следа не осталось.
И, выжив в погроме небожеском, мы
С тобою шагаем по лужам. На зависть.
И в глине, и в травке повыше колен
Твои крупноплодные ноги босые.
Но как уживаются все ж на земле
Улыбки на лицах и взгляды косые?
Ликуйте, земные! Ликуй, неземной!
Сегодня удачей ваш праздник отмечен.
Хотя бы шумливый, хотя бы немой –
Ваш праздник да будь бесконечен.
На белые груди садилась оса,
И пела нам певчая птица.
И чтобы нас вновь так застала гроза,
Едва ли еще раз случится.
* * *
Как с утра все было чисто,
И звенел металл!
Но черней рук трубочиста
Воздух черный стал.
А по мне… Я – ни бельмеса.
Растолкуй о том,
Как из туч пророк небесный
Извлекает гром.
И зачем пророк потешный,
С бородой, не злой,
Наказание шлет грешным? –
Но не нам с тобой!
* * *
Все предсказуемо меж нами, –
Тропой безлюдною с луками
Случайно будто сведена
Со мною, и неторопливо
Ты говоришь неповторимо
Вещание плохого сна.
Перед доверчивостью женской,
Врожденной разумностью млечной
Я весь внимание и слух.
Глазам, уставшим по старинке
И постаревшим от поминок,
Сказать кто в силах: «Недосуг»!
Язык твой прост, без идиомов. –
Сопровожу тебя до дома.
А вот на следующий раз
Я свой придумаю рассказ,
Жизнеподобный и несонный, –
И расскажу тебе – веселой.
* * *
Я долго буду знаменит
С тобой. – И нет путей отхода.
Кому ты хочешь изменить
Со мной, неверная, сегодня?
Не выступают соловьи
Для нас, бедовые, вполсилы.
С тобою я певец любви,
А без тебя – певец могилы.
Ты рада. – Мы с тобой одни.
Что мы с тобой одни, ты рада.
Друг другу оба мы сродни,
Освобожденные из ада.
Найдется пожалеть о чем,
В слезах ты чтобы ликовала.
Про то не вспомнит ничего
Последний гражданин Кавала.
В будущем
Проснувшись в темноте,
упрешься в крышку гроба
Костлявою рукой.
И вновь вернешься ты,
не встретивши исхода,
В сон горький, гробовой.
А в миллионный год
от рождества Христова
Иль в миллионный век,
Взяв в руки череп твой,
промолвит археолог:
– Наш предок, человек!
* * *
Тропа узка в пшеничном поле!
Перепела, знать, поневоле
Кричат. Им тоже нелегко.
И ветерок тебя овеет,
В тебе, настало время, зреет
Грудное, чую, молоко.
Твоя любимая ложбина!
Что любишь ты – и мной любимо.
В траве теряли мы серьгу.
Пойду – нарву тебе цветочки, –