Стихи и хоры последнего времени

кто сердцу нашему не сын
тому не жить среди осин
в их жолтой и пелёсой дрожи
тому не пить того вина
но это не его вина
просто мы стали пóд вечер строже

вино осинное гори
в стаканах каменных зари
рéку вполблеска на скóс мусоля
редеет роща средь огня
и влажный колокол коня
раскачивается на крае поля

теки осеннее вино
куда – не все ль тебе равно
всюду вечер белесый и ветер пелесый
кто сердцу нашему не брат
тому я и в раю не рад
в аду не дам огня для папиросы

листы дрожат в продутой мгле
шуршат по выжатой земле
по палубам чиркают и по трапам
где нет тебя и нет меня
погасший колокол коня
гудмя гудит захлебываясь храпом

Желание быть воином

когда б я мог я встал бы в строй
российской армии чудесной
стоял бы на ветру
(оркестр бы вытряхивал прощанье
славянки льдом просодическим из труб)
и скоро был бы труп

простясь с сестрой
в шубейке ледяной чешуистой и шапочке прелестной
с пером когда б имел сестру
вдоль эшелона шел бы наклонивши лоб с прыщами
под фуражкой и был бы мужествен и груб
и скоро был бы труп

ах товарищ лейтенант о господин поручик
перекрещенный портупеей как женщина какой-то сбруей
планшет с военной тайною внутри
колотит по ноге (прощанье
славянки падает последней слюнкой льда)
и поезд отправляется туда

о как я не люблю коварных и ползучих
клеветников россии послужу к добру ей
отдам ей жизнь ненужную бери
красавица как пахнет овощами
тушеными дым паровозный его отогнутая борода
и поезд отправляется – куда?

Здравствуй, снег

Здравствуй, снег, русскому друг, немцу страх,
Б-жия хохма евреину!
Неба круг, белый мрак, сеет прах
в шерстку бурую Маину, в черную – Реину.

То был я, я был маг, вы́кликал снег
первыми двумя строчками вышестоящего четверостишия!
Первый раз и последний за весь мой дурацкий век
смог я так. Здравствуй же, снег! Ты так тих, но скоро буду тише я.

Элегия последняя

Quid mihi uobiscum est, infelix cura, libelli…

Ovid, Tristia, II, 1

(Разве до вас мне сейчас, до стихов и книжек злосчастных?

Овидий. Скорбные элегии. Кн. II, 1. Пер. З. Морозкиной)