Над вереском ветер. Сыч воет в лесу.Вши под туникой и сопли в носу.Дождь барабанит, дырявя мой шлем,Я стражи на Стене, но не знаю зачем.Туман подползает сюда из низин,Подружка в Тангрее, я сплю один.Аулус у дверей ее шляется гордо,Противны манеры, тем более морда.Пусть рыбе кадит христианин Пизон,В молитвах его поцелуй невесом.Кольцо, что дала, я отбросил — не нужно!Хочу я подружку и плату за службу.Когда б с одним глазом я был ветеран,Я бил бы баклуши, плюя в океан.
Неприметный скорый с юга, суетана перроне, в толпе лицо, коему собратьс галунами оркестр мэр не удосужился, ноотвлекает взгляд что-то по поводу ртас тревогой и жалостью, несмотря на холод,валит снег. Сжимая руками немудреную кладь,он выходит стремительно, инфицировать город,чье ужасное будущее предрешено.
Из окна библиотеки мог видеть онКроткий пейзаж от грамматики в страхе.И города, где лепет — принудителен,И провинции — если заикаешься — кончишь на плахе.Когда Реакция начнет народ мутить,Не много же ей возьмет, надменной и бесполой,Обильную страну вообще оставить голой,Оружье Плоти дав, чтоб Книгу победить.Столетью зрелому продлиться не дано, Когда благоразумной чернью правят бесы. И сладострастное дитя любовь зачать должно,Сомненье сделав методом познанья,Кокоток письма содержаньем мессыИ леность чистым актом покаянья.
Разматывая струны улиц, куда — бог весть,минуя фонтан молчащий или замерзший портал,город от тебя ускользает, он потерялнечто, утверждавшее — "Я есть."Только бездомные знают — есть ли,местность обычно к скромным добра,несчастья их собирают вместеи зима завораживает как Опера.Ночью окна пылают в богатых домах, такфермы горят, обращая окрестности в прах,фраза наполнена смыслом, что твой фургон,взгляд собеседника опережает твой — кто он?И за пятьдесят франков купит право чужаксогреть этот бессердечный город в своих руках.