Стихи и эссе

«…Я верю, – сказала она в разговоре 1986 года с норвежским писателем Яном Кьёрстадом, – что, когда я пишу что-то, что частично является моим „я“, а частично явлено в мире, – в „alfabet“ это математика, – то сочетание чисел и моих слов становится чем-то вроде естественного организма <…> Я использую модели, чтобы не быть совершенно предоставленной игре случайностей. Под „игрой случайностей“ я имею в виду мой случайный темперамент, который является результатом одного из миллиардов совпадений. Когда обнаруживаешь это, то придумываешь, какое этому действию можно найти противодействие, как в математике. Математические формулы весьма отличаются от мыслей, которые возникают, например, при ходьбе и уборке дома. Другими словами, вот одна из причин, почему я пишу серийно: мне хочется сказать что-то другое, нежели то, что просто приходит на ум. Потому что первое, что приходит человеку на ум, это то, что обычно говорят, ходя вокруг да около и описывая окружающие тебя вещи. Системное письмо помогает найти нечто, приходящее откуда-то ещё, не только из собственных „глубин души“, а из всяких странных, неожиданных закоулков. Поскольку я как человек постоянно сталкиваюсь с системными формами, я хочу, чтобы и стихи, которые я пишу, создавались в ходе встречи с чем-то подобным. Таким образом, когда комбинации мира и меня становятся стихами, то они сильно отличаются от стихов, которые пишут обычно из „глубин“ своей личности».

Стихотворение «alfabet» отображает как язык, так и материальный мир, но алфавит здесь не только организовывает мир по усмотрению своего собственного порядка, он обнаруживает жизнеспособность, находя свободу как раз ввиду формальных ограничений. Весьма уместно, что регулирующие элементы этого произведения имеют форму чисел и букв. Это человеческие символы, которые несут значение на самом обыденном уровне, что в случае с Кристенсен также является уровнем самым глубинным. Кроме того, заголовок словно бы указывает на принципиальную «читаемость» мира и принципиальную незавершённость, ведь автору пришлось остановиться на 14-й букве: строк стало слишком много. Читая «Det» и «alfabet», ощущаешь, что параллельно языку движется нечто большое и важное, похожее на саму жизнь.

Все эссе Ингер Кристенсен входят в книги «Часть лабиринта» («Del af labyrinten», 1982) и «Состояние тайны» («Hemmelighedstilstanden», 2000). Название второго сборника непосредственно отсылает к Новалису. Множество вдохновенных строк в эссе Кристенсен посвящены развитию того же круга идей, что очерчен в её стихах, в первую очередь в «Это». И наоборот после прочтения эссе стихи становятся гораздо менее «зашифрованными», чем может показаться вначале.

Первая книга «Часть лабиринта» включает эссе, опубликованные между 1964 и 1981 годом. Часть из них были написаны для радио- и телепрограмм. Они посвящены размышлениям о нашем отношении к миру, о времени, о возрасте, о конкретном и абстрактном, о языке. Сборник открывается двумя эссе, навеянными воспоминаниями детства («Портновский дом» и «Гармония»), хотя их содержание далеко не сводится к воспоминаниям. Уже в первом тексте возникает тема экзистенциального страха:

Что такое обыденный человеческий страх, с которым сталкиваешься каждый день, знали все, и он тоже был частью лета, но этот каменный колосс был из другого мира – по ту сторону эстетических впечатлений.

(Ингер Кристенсен. «Портновский дом»)

В эссе «Мне снится город» Ингер Кристенсен пишет о городе и массовом обществе, понимания которых нам до сих пор недостаёт, и роли писателя в их осмыслении. Важной темой становится история как переплетение разума и слепоты и роль случая, но также и роль писателя в их осмыслении («Бесклассовый язык»). И здесь Ингер Кристенсен приходит к пониманию задачи писателя как попытки влиять на слепоту, «занятие невозможным, недостижимым, тем, что находится не здесь, опыты по использованию языка, который не существует, – пока не существует». Тема общности писателя и мира как общности их нечитаемости раскрывается на примере «Божественной комедии» Данте («Общность нечитаемости»).

Эссе «Разум не принадлежит времени» написано от лица Кристины, жены Тихо Браге, и речь в нём снова идёт о времени, об истории и о случае: