Стихи и эссе

                Она глядит, как он ладит щит,
Надеясь узреть на нем виноград,
                И паруса на дикой волне,
И беломраморный мирный град,
                Но на слепящий глаза металл
Его искусная длань нанесла
                Просторы, выжженные дотла,
И небо, серое, как зола…

                Погасшая земля, где ни воды,
Ни трав и ни намека на селенье,
                Где не на чем присесть и нет еды,
И все же в этом сонном запустенье
Виднелись люди, смутные, как тени,
                Строй из бессчетных башмаков и глаз
                Пустых, пока не прозвучал приказ.

                Безликий голос — свыше — утверждал,
Что цель была оправданно-законной,
                Он цифры приводил и убеждал,
Жужжа над ухом мухой монотонной, —
Взбивая пыль, колонна за колонной
                Пошла вперед, пьянея от тирад,
                Оправдывавших путь в кромешный ад.

                Она глядит, как он ладит щит,
Надеясь узреть священный обряд,
                Пиршество и приношенье жертв,
В виде увитых цветами телят, —
                Но на слепящий глаза металл
Длань его не алтарь нанесла:
                В отсветах горна видит она
Другие сцены, иные дела…

                Колючей проволокой обнесен
Какой-то плац, где зубоскалят судьи,
                Стоит жара, потеет гарнизон,
Встав поудобнее, со всех сторон
На плац досужие глазеют люди,
                А там у трех столбов стоят, бледны,
                Три узника — они обречены.

                То, чем разумен мир и чем велик,
В чужих руках отныне находилось,
                Не ждало помощи в последний миг
И не надеялось на божью милость,
Но то, с каким усердием глумилась
                Толпа над унижением троих, —
                Еще до смерти умертвило их.

                Она глядит, как он ладит щит,
Надеясь атлетов узреть на нем,
                Гибких плясуний и плясунов,
Кружащих перед священным огнем, —
                Но на слепящий глаза металл
Легким мановеньем руки
                Он не пляшущих поместил,
А поле, где пляшут лишь сорняки…

                Оборвыш камнем запустил в птенца
И двинул дальше… То, что в мире этом
                Насилуют и могут два юнца
Прирезать старца, — не было секретом
Для сорванца, кому грозил кастетом
                Мир, где обещанному грош цена
                И помощь тем, кто немощен, смешна.

                Тонкогубый умелец Гефест
Вынес из кузни Ахиллов щит.
                Фетида, прекрасногрудая мать,
Руки к небу воздев, скорбит
                Над тем, чт'o оружейник Гефест
Выковал сыну ее для войны:
                Многих сразит жестокий Ахилл,
Но дни его уже сочтены.

НА ВЕЛИКОСВЕТСКОМ ПРИЕМЕ [10]

Без рифм и ритма болтовня соседей,
Но каждый мнит, что он поэт в беседе.

В любой из тем, хотя и в разной мере,
Как бассо-остинато — недоверье.

Большие люди, взмокнув от снованья,
Дают понять в процессе узнаванья:

«Я вам не книга, чтоб во мне читали.
Я в полном здравии, а вы устали.

Хотите завести со мной беседу?
А вот возьму и тотчас же уеду…»

Мольба, призыв, чтобы тебя признали
И потеснились в этом тесном зале,

Где каждый, словно слон, свое трубя,
Глух, потому что слышит лишь себя.