Стихи и эссе

От готики севера, бледные дети
Культуры вины, картошки, пива-виски,
Мы, подобно отцам, направляемся
К югу,  к обожженным другим берегам,

Винограда, барокко, la bella figura,
К  женственным поселеньям, в которых мужчины —
Самцы, и дети не знают  той жесткой
Словесной войны, какой нас  обучали

В протестанстских приходах в дождливые
Воскресенья — мы едем  не как неумытые
Варвары, в поисках золота,  и не как
Охотники за Мастерами, но- за добычей;

Кто-то едет туда, решив, что amore
Лучше на юге, и много дешевле
(Что сомнительно), другие  — убеждены,
Что солнце смертельно для наших микробов

(Что есть чистая ложь); иные, как я,
В средних летах — чтобы отбросить
Вопрос: «Что мы и чем мы будем»,
Никогда не встающий на Юге. Возможно,

Язык, на котором Нестор и Апемантус,
Дон Оттавио и Дон Джованни рождают
Равно прекрасные звуки,  неприспособлен
К его постановке; или в жару

Он бессмысленен. Миф об открытой дороге,
Что бежит за садовой калиткой и манит
Трех братьев — одного за другим — за холмы
И все дальше и дальше — есть порожденье

Климата, в котором приятно пройтись,
И ландшафта, заселенного меньше, чем этот.
Как-то все-таки странно для нас
Никогда не увидеть ребенка,

Поглощенного тихой игрой, или пару друзей,
Что болтают на понятном двоим  языке,
Или  просто кого-то, кто бродит один,
Без цели. Все равно,  наше ухо смущает,

Что их кошек зовут просто- Cat, а собак
— Lupo, Nero и Bobby. Их еда
Нас стыдит: можно  только завидовать людям,
Столь умеренным, что они могут легко

Обойтись без обжорства и пьянства. И все ж
(Если я, десьтилетье спустя, их узнал) —
У них нету надежды. Так древние греки о Солнце
Говорили: «Разящий-издалека», и отсюда, где все

Тени — в форме клинка, вечно синь океан,
Мне понятна их мысль: Его  страстный
Немигающий глаз насмехается над  любой
Переменой, спасеньем;  и только заглохший

И потухший вулкан, без ручья или птицы,
Повторяет тот смех. Потому-то
Они сняли глушители со своих «Весп»
И врубили приемники в  полную силу,

И любой  святой вызывает ракетный шум,
Как ответная магия. Чтобы сказать
«У-уу» сестрам Паркам: «Мы  смертны,
Но мы пока здесь!», они станут искать

Близость тела — на улицах, плотью набитых,
Души станут иммунны к любым
Сверхестественным карам. Нас это шокирует,
Но шок нам на пользу:  освоить пространство, понять,

Что поверхности не всегда только внешни,
А жесты — вульгарны,  нам недостаточно
Лишь звучанья бегущей воды,
Или  облака в небе. Как ученики

Мы не так уж дурны,  как наставники — безнадежны.
И  Гете, отбивающий строгий гекзаметр
На  лопатке у римской девы — есть образ
(Мне хотелось, чтоб это был кто-то другой)

Всего нашего вида: он с ней поступил
Благородно, но все-таки трудно назвать
Королеву  Второй  его Walpurgisnacht
Елену, порожденную в этом процессе,

Ее созданьем.  Меж теми, кто верит, что жизнь —
Это Bildungsroman, и теми, для кого жить —
Значит «быть-здесь-сейчас», лежит  бездна,
Что об'ятиями не покрыть. Если мы захотим

«Стать южанами», мы тотчас испортимся,
Станем вялыми, грязно-развратными, бросим
Платить по счетам.  Что никто не слыхал, чтоб они
Дали слово не пить или занялись йогой —

Утешительно:  всей той духовной добычей,
Что мы утащили у них, мы им не причинили
Вреда, и позволили,  полагаю, себе
Лишь один только вскрик  A piacere,

Не два. Я уйду, но уйду  благодарным
(Даже некоему Монте), призывая
Моих южных  святых — Vito, Verga,
Pirandello, Bernini, Bellini

Благословить этот край  и всех тех,
Кто зовет его домом;  хотя невозможно
Точно помнить, отчего ты был  счастлив,
Невозможно забыть, что был.