взглянув издалека, Свидетель говорит:
- Я вижу ясный свет - такой же, как в начале.
1996
11 (Проснешься ночью - рядом никого...)
Проснешься ночью - рядом никого.
И заорешь, и свет зажжешь в квартире,
и обойдешь ее, дрожащий и нагой -
но никого. Тогда, на счет четыре,
подскочишь к зеркалу. Там тоже никого.
Нет, кто-то есть, но далеко, как в тире
темнеет силуэт, а ты, сказав "огонь"
издалека, как из другого мира -
бабах! - и я в стекле, чудесно не разбитом,
взираю на себя, без малого убитый
(или убитый), легкий и пустой,
без биографии, в неведомом сегодня,
не нужный никому, ни для чего не годный,
и, стало быть, бессмертный - как и до.
1996
12 (Любимая, цо-цо!...)
Любимая, цо-цо!
В каких иных краях
ты говоришь "вот-вот", идя на запах крови,
какой сейчас козел с цветами на рогах
идет куда ведешь, не чувствуя дурного?
Зачем тебе козел. Приди назад и пей.
Ведь это не пустяк, - и нам, как паразитам,
живущим друг на друге, по себе
не будет врозь. Так грустно быть забытым
и видеть те же сны на тех же простынях,
про то как наконец - или в конце концов -
услышу звук ключа, услышу шум в сенях
и прыгну в темноту:
Любимая, цо-цо!
1996
13 (Молчание. Полет. Пустые облака...)
Молчание. Полет. Пустые облака.
Простые сны. Отсутствию сюжета
все проще выглядеть движением песка,
происходящим в результате ветра.
Трехчасовая ночь, когда дневной ландшафт
вдруг вносят в комнату и сразу же выносят,
и бледный свет, оставшийся лежать
на некоторое время, произносит:
- Стой где поставлен, но не продолжай.
Вопроса не было, но, в качестве ответа:
вживаясь в роль сверкучего ножа,
не помнишь разницы меж Богом и туалетом.
1996
14 (На пасху ты приснишься мне - нагая...)
На пасху ты приснишься мне - нагая
или одетая - но ты приснишься. Вся
не то чтоб прежняя, не то чтобы иная,
а лишь далекая, как журавлей косяк,
летящий жрать лягух в неведомых болотах
и лепетать сквозь сон на старом языке -
всегда умышленном - без времени и рода,
где все как было, и, без линий на руке,
с лицом, рисуемым за завтраком к обеду
и за обедом к ужину, опять
стирающимся к вечеру - не ведать,
что происходит, продолжая спать.
1996
15 (Война окончена. Войска отведены...)
Война окончена. Войска отведены,
но население, подавшись в партизаны
все целиком, простор чужой страны
уже освоило. Чужими голосами
(для конспирации) друг с другом говоря,
живет чужим манером и порою
глядит как родина - а там живет, борясь,
иное населенье. И герои
уже задумчивы - вернуться бы назад.
Но завтра сабантуй, а детям в школу скоро.
И лишь войска, волнуясь и глазам
не доверяя, нервно сушат порох.
1996
16 (С того света на тот продвигается некий герой...)
С того света на тот продвигается некий герой.
Он мужчина. Он женщина. Он существо без обличья.
Он один, его несколько. В зеркало глядя, порой
сомневаешься в том, что ты весь здесь присутствуешь лично.
Взять тебя и меня - помещенные в ветхий ландшафт,
открываем глаза в тот момент, когда цепь разрушений
превращает все в прах, и движение праха назад,
в никуда, ощущаем как время и как продвиженье
с того света на этот, не помня, что некая ночь
никогда не кончается, но, относя себя к праху,
мы пытаемся вслед, чтобы время не двигалось, но
как любое движение вспять - все кончается крахом,
или все же победой, поскольку мы все еще здесь,
предстоя другу друг на пространствах неведомой ночи
без мозгов, гениталий, но с алым бантом на хвосте
на том свете, на этом и на многочисленных прочих.
1996
17 (В обычном туловище столько скрыто тайн...)
В обычном туловище столько скрыто тайн.
Вот кровь поет, пока течет без цели,
приобретая вид горящего куста,
и Бог рычит в кусте - ну а на самом деле
никто не победит, поскольку нет войны,
и мы идем скучать, покуда не герои,
не обескровлены, не вознаграждены
в почти все тот же путь - но вроде и порою.
А кровь молчит и ждет, чтобы сказать, но вне,
что эпос сформирован, что раненья
и промелькнувший мир тем краше и страшней,
и тем былиннее, чем дольше путь в забвенье.
1996
18 (Онемелые руки текут сквозь горящую плоть...)
Онемелые руки текут сквозь горящую плоть,
но, идя друг сквозь друга, и, при наложении кадров,
наблюдая картину, в которой добро или зло,
и почти достоверную, вдруг ощущаешь отраду:
так примерный герой, выживая по фабуле - для
оживленья пейзажа и для ожиданья, что будет -
не сгорает в огне, его не принимает земля,
а вода покалечит, и вынесет прочь, и забудет.
1996
19 (В медленном небе всплывает звезда о семи хоботах...)
В медленном небе всплывает звезда о семи хоботах.
Расступается почва. Земля выцветает как старый рисунок.
Воздух больше не держит и птица, оставшись в руках,
улетает в себя, оставаясь в руках словно сумма
тела вместе с полетом, полета и крови. Маршрут
пролегает над гаснущей и исчезающей твердью
неизвестной земли, но наверно домой - в пустоту