Стезя

Воспоминание

Зябкий вечер. Не спит деревенька.
Скудным светом окошки горят.
О морозную стукнув ступеньку,
Кто-то вышел с огнем фонаря.

Стих движок, полумрак в кинобудке.
Самокрутки дымят зелено.
В старой церкви четвертые сутки
Про Чапаева крутят кино.

Кончен фильм. И скамейки сдвигают.
Осмелели – бояться кого?!
А под куполом ангел летает,
И махоркой разит от него.

Шире круг! И начищенный ярко,
Гармонист вскинул русую прядь.
Выплывает лебедкой доярка,
Ей до Бога рукою подать.

А за стенкой метель-завируха,
Волчьи стаи скользят далеко.
Страшно бабкам. И крестятся глухо,
Но однако на сердце легко.

С колоколенки, с клироса, с лестниц
Устрашающий слышится гул.
Но танцует неистовый месяц,
Богохульствуя в общем кругу.

Лишь «киношник» – он с лампой дежурной! –
Спит себе, примостясь па дровах.
И в бумажном кружке абажура,
Как икона, его голова.

Потрудился! Будить его лишне,
Может, видит хорошие сны.
Он один на деревне «всевышний» –
Уцелевшим вернулся с войны.

1965

Утро в тобольском порту

Гудят суда и грузно входят в порт,
И дым их труб как будто сросся с небом
Уже привел две баржи теплоход –
Тяжелые, наполненные хлебом.

И огласил окрестность трубный крик,
И эхо сникло в безднах Иртышовых.
Наверно, онемевшие на миг,
Застыли щуки в плесах камышовых.

Здесь, под стеной сибирского кремля,
Радушные растворены ворота.
Неторопливо дышат дизеля,
И в руки кранов просится работа.

Бросает солнце луч через реку,
Высвечивает лица молодые.
И я однажды также – по гудку
Ступил на эти трапы смоляные.

Но начат день, и жизнь в порту кипит, –
Над всей Сибирью расправляет плечи.
Здесь, на воде, которая не спит,
Живут суда совсем по-человечьи.

1965

Ласточки

Домик наш был ничем не приметен
На закрайке большого села.
Вдоль забора – рыбацкие сети,
А в сенях топоры и пила.
В светлой горнице – стол и божницы,
Ни к чему было бога гневить.
Вот и ласточки, добрые птицы,
Присоседились гнездышко вить.
Над крылечком, над самою дверью,
Спозаранку брались за труды,
Не знавали о старом поверье,
Но хранили наш дом от беды.
О печалях он больше не слышал,
А в июльскую пору, в тепло,
Ласточата вострили над крышей –
От полета к полету – крыло.
Щебетали, что радостно будет
Вновь вернуться к пенатам своим.
Понимали: в дому не убудет
Ни тепла, ни участия к ним.

1965