Стервы

— Угу. И у той, что дала его тебе поносить, точно твой размер. И она оставляет на одежде ценники. — Вера зажала пальцами маленький белый квадратик ценника.

— Э-э-э… — Глория даже не знала, что на это возразить.

— Думаешь, мне есть дело до этого? — махнула рукой Вера. — У меня одна забота — чтобы брат не потерял работу. Ну, давай одеваться.

* * *

— Глаза у меня закрыты, честное слово, — сказал Джером после того, как его сестра вышла. Он, как слепой, сделал неуверенный шаг в комнатку. — Нате. Это поможет вам расслабиться. — И протянул Глории бокал шампанского, другой рукой по-прежнему прикрывая глаза.

— Уже можно смотреть, — сказала Глория и взяла бокал. Джером убрал руку и медленно оглядел ее с головы до ног, потом присвистнул.

— Я надеюсь, вы сможете петь в таком тугом платье. — Глория кожей чувствовала каждую блестку на шелковом платье, обтягивающем ее фигуру, как чувствовала и каждый сантиметр тела, не прикрытого этим платьем.

— Это все-таки не так, как в корсете, — сказала она, хотя ощущения в этом платье были ничуть не лучше.

— Сейчас корсета на вас нет, это совершенно точно, — возразил Джером и тихонько засмеялся.

— Вы что же, хотите, чтобы я разнервничалась еще сильнее?

— Да я шучу. А нервы — это штука хорошая.

— Вот как?

— Еще бы. Это же энергия высочайшего напряжения, которую вы способны обуздать и вложить в свое выступление. — Джером положил руку ей на плечо. — Не волнуйтесь. Пойте себе, и все. Сегодня вы должны уложить их наповал.

— Ну почему все это повторяют?

— Повторяют — что? — Рука Джерома замерла на ее плече.

— Ладно, не обращайте внимания. — Глория надеялась, что он не заметит, как при его прикосновении у нее лихорадочно участилось дыхание. Ну почему рядом с ним она вечно теряет всякую способность управлять собой? За это она себя ненавидела. Нет, она ненавидела себя за то, что боготворила каждую секунду, когда он был рядом. Глория взглянула в зеркало. Она хорошо выглядит. Да нет же, она выглядит превосходно!

— Послушайте: когда подниметесь на эстраду, надо всего лишь довериться своему голосу, — сказал Джером, поправляя выбившийся из-под банданы локон. — И еще нужно довериться мне.

Она понимала, что этого нельзя желать, никак нельзя, но в эту минуту ей безумно захотелось, чтобы он ее поцеловал — разве это не обычный ритуал перед выходом на сцену, как пожелать «ни пуха, ни пера»? Ей ничего больше и не нужно было для смелости, его поцелуя вполне достаточно.

Глория затаила дыхание и закрыла глаза.

— Загадайте желание, — вдруг сказал Джером.

— Что? — Она почувствовала, как по ее щеке легонько прошелся его палец.

— У вас ресничка упала. — Она открыла глаза и недоверчиво посмотрела на клубничного цвета ресницу, блестевшую на кончике его пальца, словно серп луны на ночном небе. — Видите — надо загадать желание.

«Тебя, — подумала она. — Тебя».

Глорией овладело такое мистическое предчувствие, будто стоит ей выйти на эстраду и возврата к прошлой жизни уже не будет.

— Я не верю, что желания сбываются. А может быть, у меня их просто слишком много.

— Вы обманываете меня, детка. Вы его уже загадали — по глазам вижу.

Глория не успела ответить ему: дверь распахнулась настежь и чей-то голос прокричал:

— Наш выход!

— Что ж, давайте, — обратился к ней Джером, снова поднимая палец. — Надо идти на эстраду. Загадывайте желание.

Так она и сделала. И сильно подула, отправив ресничку в полет.

17. Клара

Записки.

Клара так тревожилась из-за них, что почти не спала по ночам. Чаще всего она просыпалась часа в четыре утра, вся мокрая от липкого пота, и уж не могла уснуть снова.

А днем, когда нечем было толком заняться, страх вдруг наваливался на нее в самые неожиданные мгновения — когда она бродила по залам Художественного института или гуляла по набережной реки Чикаго. В такие моменты она вся покрывалась гусиной кожей и не сомневалась, что автор записок где-то поблизости — то ли за углом, то ли прямо у нее за спиной. Смотрит и выжидает.

Кто же посылает записки? У Клары были некоторые соображения на этот счет. Твердой уверенности не было, но в глубине души она не сомневалась. Для чего он так с нею поступает? И что стремится этим доказать?

Что-то надо было менять, но во власти Клары было лишь одно — то, как она держится, и она решила расстаться со своим обликом паиньки. Только на короткое время — в частности, на время пребывания в «Зеленой мельнице», куда Глория пригласила близких друзей.

Она не попала бы на первое выступление Глории, если бы не чистая случайность — телефонный звонок.

Клара была в доме одна. Она сняла трубку, опасаясь, что автор записок нашел еще один способ досаждать ей. На том конце провода оказался совершенно не знакомый ей человек. Он назвался Ивэном и попросил передать кое-что Глории.

Клара приперла ее к стене сразу, как та пришла из школы.

— Тебе недавно кто-то звонил, — сообщила она, остановившись у дверей спальни кузины. Глория была еще в школьной форме и первым делом сбросила с ног тесные коричневые туфли.

— Да? — вяло поинтересовалась Глория, уронила на кровать учебники и рухнула вслед за ними.