Стерегущие дом

Прибыл оркестр — пять человек музыкантов. Они играли на танцульке у Мельничного ручья и, видно, порядком устали, но все же, наспех приложась к кувшину с виски, выстроились позади повозки. Их ноги с хрустом ступали по мерзлой грязи, мулы фыркали и цокали копытами, а они все играли самые скорбные свои марши: «Гирлянды цветов» и «Уэстлонскую погребальную». Чисто и грустно пели в утреннем воздухе тромбон и трубы; глухо, медленно отбивал такт барабан. До самого кладбища все шли пешком по изборожденной колеями дороге. Мужчины накануне нарубили сосновых веток и настелили на самых грязных местах, так что повозка с гробом, музыканты и первые ряды провожающих шли посуху. Но постепенно ветки погружались все глубже, и, когда проходил хвост шествия, на дороге лежала такая же глубокая грязь, как раньше, только теперь из нее торчали прутики и ломаные сосновые палки. Последним приходилось самим выбирать, где пройти: либо перепрыгивать через грязь, либо, скользя и оступаясь на обледенелых камнях, обходить ее по обочине.

Маргарет шла в самом конце с младшими из детей, какие были способны ходить без посторонней помощи. Она подоткнула подол юбки и прыгала через лужи. Болтая, цепляясь за нее, семенили вокруг дети. А барабан все отбивал мерную похоронную дробь.

Кладбище было огорожено лишь частично, одним-единственным рядом колючей проволоки, но скотина сюда никогда не забредала. Ни кустика, ни травинки под огромными соснами. Чистый ровный песок, только мягко сыплются на него сосновые иглы. Давно уже никого не хоронили, размытые дождями могилы мало-помалу превратились в пологие бугорки. Большей частью без надгробий — они сохранились только кое-где; деревянные, грубо выструганные наподобие песочных часов — скоро обрушатся и эти. Два-три были покрыты цементом, залитым в деревянные формы. На цементе под стеклом — цветная фотография покойного. Маргарет запомнилась одна: молодой человек, снятый во весь рост в принужденной позе, одна рука заложена за борт пиджака. Свадебная фотография — на могиле…

«Вон там, в восточном углу, — подумала Маргарет. — Мне и смотреть не нужно, я знаю, она там. Внизу нацарапано имя и число… А теперь так больше не делают».

Теперь только огородят могилу белыми камешками, в изголовье поставят деревянное надгробие в виде песочных часов, а сверху кладут посмертные приношения…

Без них нет ни одной могилы. Чашки и стаканы, лиловатые от солнца, фарфоровые зверюшки — собачки, кошечки, наседки с цыплятами. И тарелки. Очень много тарелок. И почти каждая сидит на двухдюймовом стерженьке из песка, смешанного с глиной, — торчит на могиле, как гриб. Это дожди постарались придать песку такую форму, и называются тарелки на тонкой, выточенной дождями ножке смертными чашами. Тронешь одну, и собственной персоной прискачет за тобой старуха Смерть на белом коне с длинным хвостом, который бренчит на ветру, потому что сделан из косточек от человечьих мизинцев…

Вокруг разрытой могилы тянулась черная грязная кайма. Чтобы облегчить себе работу и отогреть промерзшую на несколько дюймов землю, могильщики разложили костры. Следили за огнем вполглаза, и он пошел дальше за колючую проволоку, перекинулся на молодую сосенку. Из-под ног проходящих людей поднимались тучи золы и сажи, повисали в воздухе.

Музыка смолкла — только медленно, глухо бил барабан. Маргарет почувствовала, как у нее по затылку пробегают мурашки. Слышно было кряхтенье мужчин, несущих гроб, скрип веревочных лямок. Но вот барабанный бой оборвался.

Мгновенная тишина, ни единого дуновения в воздухе. Потом — толчея у могилы и снова причитания, на этот раз десяток голосов, а то и больше, пронзительных, таких, что загудели стволы самых больших сосен, и высоко над головой закачались скрученные плети лиан. Кто-то спрыгнул в могилу, кто-то принялся вытаскивать его. Теперь и женщины, которые не умели причитать как старухи, тоже принялись подвывать негромко и размеренно, с каждым выдохом. Проповедник затянул духовный гимн и нагнулся за пригоршней земли. Он высыпал ее в могилу, струйками просеивая сквозь пальцы зернистый песок, наслаждаясь прикосновением земли к своим ладоням. Потом отошел в сторону, широко взмахнув рукой. Послышалось шарканье ног: все протискивались вперед, чтобы бросить на сосновые доски пригоршню земли. «Помилуй нас, Господи, помилуй», — во весь свой зычный голос пел проповедник. Маргарет заметила, что в вышине, в чистом небе, кружат, что-то высматривают два ворона. Что они думают, интересно знать? О чем они там думают?..