1. Когда вам говорят, что вы чувствуете, хотите, думаете или что должны делать.
2. Когда вас подводят кто-то нарушает обещание, опаздывает, делает не то, что говорит.
3. Когда ваши чувства лишаются достоверности. То есть: «Непонятно, почему ты так себя чувствуешь» или: «Почему ты боишься, чего тут бояться?»
4. Когда вас дразнят. (Если между людьми нет любви и доверия, это нападение.)
5. Когда к вам снисходят, обращаются с вами, как с ребенком, или ведут себя покровительственно.
6. Когда вас игнорируют, не слушают или резко прерывают контакт. (Никто не обязан предоставлять нам внимание, если не хочет; но если общение начато, мы вправе ожидать, чтобы человек присутствовал.)
7. Когда не соблюдается ваше физическое пространство. Например: кто-то что-то берет без спроса или заимствует и не возвращает.
8. Кто-то хочет быть всегда правым и оставляет за собой последнее слово.
9. Когда не уважается ваше «нет».
10. Когда вы подвергаетесь насилию или угрозам (покинуть вас, наказать или причинить боль.) Это насилие может выражаться в любой форме — словесной, энергетической или физической.
11. Когда к вам предъявляются требования.
12. Когда вами манипулируют с помощью гнева, вины, ожиданий, настроений, беспомощности, болезни, секса.
13. Когда вы сталкиваетесь с неадекватной сексуальностью (взрослый и ребенок) или нечувствительностью в сексуальном акте.
14. Когда вы подвергаетесь давлению, критике, суждению, или когда вас делают «меньше», чем вы есть.
15. Когда вам дают непрошенные советы.
Чтение этого списка и работа с ним помогли мне яснее увидеть, как глубоко я травмирован, как продолжаю позволять себе вторгаться в других, и как разрешаю другим вторгаться в себя. Я также понял, что все это похоже на случившееся со мною в детстве. Эта работа на самом деле была большим потрясением, потому что внезапно я осознал, что переживают дети. Я увидел, что небольшие аспекты нашего воспитания, которые мы считаем тривиальными, на самом деле являются глубокими вторжениями и вызывают шок. Например, мой отец верил, что родительский долг велит ему поощрять детей учиться играть на музыкальных инструментах. У него были прекрасные намерения. Он хотел передать детям свою страсть к классической музыке. Но его способом это делать — стандартным способом, которым еврейские родители насаждают учение, — было заставлять меня учиться игре на инструменте собственного выбора, виолончели. Я никогда не хотел играть на виолончели. Я предпочел бы гитару, но он чувствовал, что классическая литература для гитары недостаточно велика. Он не верил в мою способность принимать решения самостоятельно. Предоставленный самому себе, считал он, я слушал бы только «Битлз» и никогда не научился бы ценить Баха и Моцарта. Я часто шутил о том, как ужасна была моя игра на виолончели, но никогда не осознавал, что подвергся вторжению. Я также никогда не понимал, почему впадал в такой шок каждый раз, когда занимался с учителем музыки.