Степень вины

Пэйджит посмотрел ей прямо в глаза со всей твердостью, на которую только был способен:

– Вот мы и подошли к завершению нашей дискуссии. После небольшой паузы Мария спросила:

– Что ты имеешь в виду?

– Бумаги, которые я подготовил. Они дают мне право на законном основании стать опекуном, и есть у меня, разумеется, довод, чтобы убедить тебя подписать их. Ради деликатности сошлемся на "профессиональные соображения".

Ее глаза едва заметно расширились:

– Ты шутишь.

– Как и многие женщины, ты большое значение придаешь карьере. Взглянув правде в глаза, замечаешь несовместимость карьеры с материнством и тогда приходишь к выводу, что можно отвести более значительную роль отцу. То есть мне.

Она холодно улыбнулась:

– Ты, кажется, забыл, Крис, что "профессиональными соображениями" руководствуюсь не только я, но и ты.

– Это не так. Мы не в одинаковом положении. Прежде всего, как ты когда-то любила подчеркивать, я богат. – Он резко наклонился к ней через стол. – Семь лет назад я не стал терзаться. И теперь не проклинаю то, что со мной случилось. И буду сидеть здесь до тех пор, пока ты не скажешь мне, что безропотно принимаешь выпавшее на твою долю. – И, откинувшись назад, спокойно закончил: – А пока я жду, можно будет выпить бутылочку вина.

Оба замолчали. Странно наблюдать, подумал Пэйджит, как застывшая на ее лице улыбка постепенно становится улыбкой презрения. И в этот момент он услышал:

– Ты на самом деле ублюдок.

Пэйджит почувствовал усталость.

– Это не так, – медленно проговорил он. – Мне совсем не хочется поступать таким образом. И я ненавижу тебя за то, что ты вынуждаешь меня так поступать.

Мария медленно качнула головой.

– Твоя ненависть ко мне меня не удивляет. То, что тебе не хочется поступать таким образом, удивило бы меня, если бы я поверила в это. – Она не отрывала взгляда от бокала с вином. – Но совершенная неожиданность для меня то, что ты вообще делаешь это. Могла ли я семь лет назад предположить, что такой день наступит? Кто бы мог подумать, что ты захочешь растить его?

Пэйджит увидел, что она бледна.

– Сожалею. Но я действительно хочу этого. И если ты не согласишься, мы окажемся в суде, я буду потрясать свидетельством о рождении Карло и добиваться отцовских прав всеми средствами. Любыми средствами. Тебе от этого ничего хорошего ждать не приходится. Карло тоже, и никому на свете.

Глаза Марии на мгновение закрылись.

– Несомненно.

– Несомненно, – тихим эхом повторил он. – И поверь: я так и сделаю.

– О, в это я верю. – Ее голос стал тихим и слабым. – Бумаги, конечно, с тобой.

Кивнув, Пэйджит открыл портфель и разложил бумаги на столе. С тщательностью юриста, которым она когда-то была, Мария перечитала их.

– Какое имя ты намерен дать ему? – спросила она. – Не думаю, что имя "Карло" надо менять.

– Карло Пэйджит.

Она взглянула на него:

– Карло Карелли Пэйджит.

– Хорошо.

Быстро, почти небрежно, она расписалась.

– Ты знаешь, – спросила она, – что Карло любит черничные вафли?

Пэйджит помотал головой; удивительно, подумал он, какое мучительное ощущение, просто ужасное.

– Ладно. Он сам тебе скажет об этом.

Внезапно Мария поднялась. Пэйджит видел, как менялось ее лицо: потрясенный, затравленный взгляд – боль, гнев, недоумение от того, что сделал он с ней. Она схватила бокал, полный вина, и какое-то мгновение Пэйджит был уверен, что этот бокал сейчас будет выплеснут ему в лицо.

Но она отвернулась, выпила бокал до дна и поставила на стол перед Пэйджитом.

– Мои поздравления. Отныне ты отец Карло.

Повернулась и, не оглядываясь, быстро пошла прочь.

10

Появившись в офисе Брукса, Пэйджит увидел на столе магнитофон и сидящую рядом с ним Марни Шарп. Рукопожатий не было.

– Тебе надо послушать, – сказал Брукс.

Дождь, моросящий за окном, бороздил оконное стекло каплями, и, казалось, дождевая влага пропитала сам воздух комнаты. Окружной прокурор не улыбался. И следа не осталось от его привычной доброжелательности. Шарп смотрела на Пэйджита мрачно-гневным взглядом оскорбленной святости.

– Где вы нашли это? – спросил Пэйджит.

Шарп подалась вперед.

– В квартире Ренсома в Ки-Уэсте, – резко ответила она. – За каких же дураков вы нас принимали!

– Не за дураков, Марни, за шизиков.

Она поджала губы:

– Трудно поверить, что вы не знали об этом; как только они прослушают кассету, ни один судья в это не поверит.

Пэйджит старательно сохранял самообладание.

– С какой стати стал бы я скрывать то, что вы так легко можете найти?

– Очень просто. Вы знали, что Карелли была пациенткой Стайнгардта. Вы только не были уверены, что у Ренсома есть эта кассета. Поэтому вы старались как можно скорее прекратить дело, до того, как мы найдем ее. – Шарп помедлила. – Конечно, не исключена возможность, что клиентка лгала вам. Если это так, то я бы сказала, что Мария Карелли – прирожденная лгунья. Но более вероятным представляется, что вы с ней заодно.