После обеда в воскресенье Князя выпустили в сад погулять. И он успел объяснить плавательному холостому санитару, к нему приставленному, каким образом получается, что в просторной нашей стране люди мельчают и души у них как бы второго сорта.
Санитар заинтересовался, его тоже, оказывается, мучил этот вопрос.
— Мировое правительство, — гнал туфту Князь, озираясь и оценивая обстановку, — отлавливает отлетевшие души в эфирном пространстве, а потом их перепродает. Ну, как запасные органы. А как страна у нас бедная, то нам и достаются души подешевле, второго сорта. Это мне под страшным секретом рассказал адъютант самого генерала Поперекова!
Санитар страшно разволновался. Он и сам подозревал нечто подобное, но не мог точно выразить. Он решил, что об этом даже под страхом привлечения за разглашение необходимо срочно дать знать главврачу Александру Абрамовичу Кобелевкеру.
— Конечно, если он еще не знает, доложить нужно непременно, — согласился с санитаром Князь.
— Я сейчас, я мигом, — крикнул санитар и бочком побежал в корпус.
Интересно, подумал Князь, он всегда был психом или свихнулся на этой работе. Едва санитар исчез, из-за забора послышался тихий свист, какой Князь ни с чем не перепутал бы. И свистнул в ответ.
Семен стоял за стеной. Он перекинул в сад темный целлофановый пакет. Князь пакет подхватил, вытащил и надел на плечо веревку с петлей на конце. Он дернул, богатыристый Семен со своей стороны намотал веревку на руку. И стал тащить, как колокол. Упираясь ногами в стену, Князь быстро поднялся на гребень, глянул на вольный поселок городского типа, смутно видный в желтой пыли, которая стояла здесь, должно быть, даже в зимние месяцы, и упал на руки друга. Все произошло мгновенно. Здесь же стояла и нанятая Семеном ржавая машина
— Тебя выпустили, Сема?
— Вышел по УДО.
— А меня пытали, Сема, завязывали в смирительную сорочку и кололи в жопу.
— Все потому, Шиш, что ты на сегодняшней Среднерусской возвышенности так и есть лишний человек.
— Потом, кажется, меня собирались туда же трахнуть.
— В афедрон, — уточнил Семен по-гречески.
— Я хочу выпить шампанского, Сема. Но милиционер, сука, присвоил мое портмоне.
— Ты забыл о моем заветном поджопном кармане, Мишка. В него не дотянулась грязная ментовская лапа. Даже портсигар имени товарища Саврасова сохранился. И еще по мелочи. Как раз хватит отметить, Мишка, твое выздоровление.
— Наше, Сема, наше.
Машина, дребезжа и дрожа, споро выскочила на окраину, но бутылку водки в киоске с надписью
— Все будет кока-кола, как говорят наши местные оптимисты, — отозвался шофер. — Такая вот фишка. — И вздохнул.
Только теперь седоки заметили, что водитель очень худ и грустен. Кепка на нем была помята и нечиста, и плохо брит одинокий кадык.
— Все ли у вас в порядке? — спросили сердобольные седоки.
— Как сказать. Вчера один условно освобожденный набросился с ножом, требовал, чтоб я завел ему радио
— Отчего ж?
— Боятся мастера комбината композитных материалов Моторного. Комбинат градообразующий, другой работы здесь нет.
— Интересно девки пляшут, — сказал Семен.
— Может, не молчать? — предположил Князь.
— Нет, не молчать нельзя. У нас и интервью никто не дает. Страшатся кар. Вы ведь не журналисты?
Семен молча протянул ему полтинник. Водитель взял деньги, вздохнул еще раз и отъехал.
Весенний ветер нес горький запах с неубранных подгнивших полей. Неубранных по той причине, что их давным-давно не пахали, не сеяли, а, значит, ничего и не жали. Путники устроились за невысоким лысым взлобком, загородившим их от дороги. Здесь на земле было довольно много
— Не грусти, Мишка, что поделать, народ наш генетически испуган. Во всем этом уезде, похоже, осталось только два вольных здоровых человека, как говаривал доктор Астров. Ты, Шиш, да я. И нас не запалить, по выражению моего зятя-кубинца.
— Никогда, Сема.
— За неимением стаканов будем пить из горла, Мишка, как это было принято у красных кхмеров.
Они выпили и закусили картофельными чипсами, единственным, что нашлось в киоске в жанре