Степан Разин

Не один поставец был занят старыми рукописаниями. Тут стояла и опаленная рукопись, которую передал ему Арон, пьянчуга, но неглупый монах, который куда-то исчез из Москвы, и труд Авраамия Палицына «История в память сущим предыдущим родом, да незабвена будут благодеяния, еже показа нам мати слова Божия, всегда от всея твари благословенная приснодева Мария, и како соверши обещание к преподобному Сергию яко неотступно буду от обители твоея. И ныне всяк возраст да разумеет и всяк да приложить ухо слышать, киих ради грех попусти Господь Бог наш праведное свое наказание и от конец до конец всей России, и како весь словенский язык возмутися и вся места по России огнем и мечем поядена быша». А рядом со сказанием Авраамия стояла толстая пожелтевшая рукопись князя Ив. А. Хворостинина, который «многие укоризненные слова на вирш» против русских писал, утверждая, что они засевают землю свою рожью, а живут – ложью. Труд его назывался «Словеса дней и царей и святителей московских, еже есть в России. Списано вкратце, предложение историческо, написано б к исправлению и ко прочитают благочестие любящих, составлено Иваном дуксом. Сие князь Иванова слогу Андреевича Хворостинина». А рядом с этим историческим трудом князя – он умер еще в 1625 г., – стоял сборник и его стихотворений, в которых он говорит о своей тяжелой судьбе:

Но и рабы мои быша мне сопостаты,
Разрушили души моей палаты.
Крепость и ограждение отъяша
И оклеветание на мя совещаша,
Пущали на мя сбои яды,
Творили изменные ряды,
Вопче на мя приносили
И злочестием меня обносили…

То обличает папу римского, что он за деньги продает спасение:

О, прегордый папо, откинь свои блуды,
Ниже являй те свои всему Миру студы.
Где же Петр повеле паствы раззоряти
И з благочестивыми злочестных породняти?
Почто ж от блудниц дани збираешь
И им блудитися явно повелеваешь?
Чего ради праздники празднуешь з жидами,
Христоубийцами, Божьими врагами?
Клятва апостолов тебе погубит
И святыми их заповедми будешь убит,
И еуангельского речения чего ради не прочитаеш?..

И рядом лежала связка писем от сербенина Юр. Крижанича, который был лет шесть назад сослан в Тобольск: горячий панславист, он вздумал было на Москве обличать «крутое владание» царей и «злое законоставие» приказных и их «глуподерзие и людодерство».

Афанасий Лаврентьевич, потирая сухой рукой свой большой, выпуклый лоб, перечитал еще раз то, что написал он по повелению великого государя на Дон:

«…Вы не новокрещены, но искони служите Великому Государю и всему Московскому государству. А ныне что так отменно в вашем войсковом совете учинилось и нераденье на весь свет показали? Удивлению такое бесстрашие надлежит… И на Волгу к воеводам нашим не пишете, и за теми ворами не посылаете, и злого их совету не раззоряете…»

Перо буквально вывалилось из его рук: что же можно сделать тут уговорами? Ведь это все равно, что требовать от горькой калины, чтобы ягоды ее были сладки, как яблоки. Всякое дерево приносит только те плоды, которые ему приносить свойственно. Произвол помещиков, беззакония воевод и приказных, окончательное прикрепление к земле вольных до того крестьян – вот что гонит народ на украины. Но не прикрепить людей к месту – в первую голову были прикреплены служилые люди, дворянство – нельзя было, потому что государству деньги нужны, нужен порядок, нужна окрепа, а не это беспорядочное кочеванье. И нельзя требовать от помещиков, воевод и приказных понимания своего долга, потому что в огромном большинстве это малограмотные, темные люди, которые отличаются от крестьян только более богатым нарядом! Стало быть, те, что погорячее, не бежать не могут. И вот их скопилось там больше, чем следует, кормиться нечем, вот и «воровство» готово. Что же можно сделать тут уговорами? Надо устранить причины. Но как устранить их?

Нужны люди. Но где они? Одни туполобы, узки, невежественны, другие, как Морозов, умны и дело понимают, но заботятся только о себе, а третьи, как Артамон Сергеич, точно боятся заглядывать поглубже и все, как тот же Никон, не суть, а букву исправить хотят. Какой в том толк, что все вместо своей одежи иноземные кафтаны наденут, когда под кафтанами-то останется все то же?