Степан Разин. Книга первая

Лет сорок назад казаки решили разделаться с турецкой твердыней. Об этом поет старинная песня, которую знает весь Дон. Ударили казаки на Азов, выбили турок и крымцев, и стал Азов русской крепостью у ворот моря. Кабы тогда царь прислал воевод, кабы прислал пушек да пороху… Нет, не пособила Москва. Сколько казацкой крови попролито на стенах, а после того как царь указал возвратить твердыню обратно султану, турки построили новые башни… И с тех пор, как бояре не дали помощи казакам и заставили возвратить приморскую крепость в поганые басурманские руки, особенно невзлюбили казаки бояр… Азов был славой казачества, и Азов стал бесславьем его по боярской воле… Не раз и Тимош Разя рассказывал сыновьям, как сидели они в великом осадном сидении в Азове…

«Батьки попримерли ныне, а стены, политые верной их кровью, стоят… Ударить сейчас на стены взятьем, — не ждут гололобые в городе православных, ворваться в город! Сколь славы нам будет вовеки за эко великое дело!..»

От этих мгновенно мелькнувших мыслей у Степана под кожухом по всей спине выступил пот, рука сжала саблю, и только стрела, которая свистнула над головою, заставила казака опомниться и пуститься дальше в погоню…

В виду Азова съехались крестный и крестник к ночлегу, к расставленным казаками шатрам, у которых дымились костры.

С Козыева Улуса и Едичульской орды крымский хан мог собрать не менее пяти тысяч из десяти, обещанных им на помощь панам. Теперь только пленников, угнанных из Едичульской орды, было около двух с половиною тысяч.

— Эх, время для славы приспело, крестный! Давай-ка ударимся на Азов?! — увлеченный победой, воскликнул Степан. — Велишь — тотчас в город влезу всему Дону в радость!

— Когда волки в степи человека обстали, время ли мыслить о том, как он на медведя с рогатиной выйдет! — ответил Корнила. — Покуда с панами война, не осилить русской державе войны с султаном. Постой, вот панов поколотим, тогда нам, бог даст, государь на Азов укажет…

Они ночевали хозяевами. Знали, что не посмеют к их стану приблизиться крымцы.

И, несмотря на сдерживающее слово Корнилы, Степан не мог без боевого волнения смотреть на азовские башни. В ушах у него сама собою слышалась осадная пальба, а глазам представлялись казаки, лезущие по приставным лестницам на каменные стены Азова…

Вдруг поутру с башни Азова, гулко отдавшись в серебряной снежной степи, ударила одинокая пушка. Ядро, высоко всплеснув воду, плюхнулось в незамерзший Дон, а из ворот города тотчас выехало с десяток всадников. Словно в явное пренебрежение к казацкой силе, эта горстка азовцев спустилась к Дону, села в ладью и стала бесстрашно переправляться на правый берег.

Войсковой атаман и его есаулы, по удару пушки вышедшие из шатров, наблюдали приближение ладьи.

— А ну, Стенька, скачи с казаками к бережку послов стретить. Ты ноне в посольских бывалый, — велел Корнила, — а я приоденусь пышнее, барашков велю варить. Они небось постны к нам едут: ведают черти, что досыта их накормлю!

В Азове давно уже было известно, что калмыки пограбили и сожгли аулы Казыева Улуса. Крымский хан без ведома турок сам не посмел бы вторгнуться на казацкие земли. Азов понадеялся на «авось» и указал послать Едичульскую орду в погоню за калмыками прямым путем, почти мимо Черкасска. Войсковой атаман понимал, что турецкий посол теперь будет разыгрывать, будто ему ничего не известно о дерзком походе ногайцев…

Рослый обрюзгший азовский мурза со свитой и переводчиком вошел в шатер Корнилы, где было уже приготовлено угощение. Мурза спросил о здоровье султанского величества. Потом они оба осведомились о здоровье друг друга. Уселись. Турок притворно, будто не знал, спросил, заключила ли мир Москва с поляками. Корнила ответил, что, слава богу, послы говорят о мире и кровь на полях перестала литься.

И только уже за едой, ловко управляясь с головою барана, мурза со скрытой усмешкой спросил атамана:

— За сайгаками, что ли, так далеко ускакали казаки?

— Едичульских ногайцев маленько пришли поучить, — спокойно ответил Корнила.

— Чего ж ты на них? — спросил турок так, словно ему было это почти безразлично и спрашивал он лишь из вежливости, изобразив любопытство.

— Мыслили дурни, что мы на войне, да полезли в казацкие земли, ан государь казаков отпустил из Польши… И наскочила коза на капусту…

Мурза засмеялся, но тут же надулся спесью.

— Султан осерчает на вас, — сказал он, — ногайцы — султанские люди.

— Так, стало, султан их послал в казацкую землю?! — воскликнул Корнила. — А я мыслил, султан не на нас, на них осерчает!

— Ты хитрый! — ответил мурза и засмеялся, потряхивая животом. — А много добычи угнал у ногайцев? — спросил он.

— Я загадку люблю загадать, — отозвался Корнила. — Сколь овечек я тебе подарю — у меня останется вдвое, а сколь коней я тебе подарю — у меня останется впятеро больше, а сколько я добыл, ты сам сосчитай.

При этих словах Корнила мигнул есаулу Макушеву, и тот пошел из шатра готовить подарки.

Услыхав про подарки, мурза просиял. Он тотчас понял, зачем пошел из шатра есаул, но не хотел сразу сменить тон беседы.