Читаем Степан Разин. Книга первая полностью

Проблема, занимавшая (да и теперь занимающая) художников, работающих над исторической темой, — каким языком должно писать историческое произведение, — для Злобина принципиально и бесповоротно была решена еще при создании «Салавата Юлаева». Он резко расходился с теми, кто полагал и утверждал это собственной творческой практикой, — что с большей верностью изображаемую эпоху писатель может показать, используя язык (синтаксис, лексика), каким писались официальные документы той поры; они считали, что это и есть язык народа. Злобин же утверждал, что архаический язык сочинений приверженцев подобной точки зрения (В. Язвицкого, например) не что иное, как фальсификация народного языка прошлого, не говоря уже о том, что он мало понятен современному читателю. «Книги церковные, как и всевозможные официальные грамоты, — говорил Злобин, — писались тем языком, на котором никто и никогда не разговаривал… Язык церковных книг — это русская „латынь“, особый литературный язык» (архив Ст. Злобина).

«Степана Разина», как и другие свои исторические романы, Злобин писал современным литературным языком, насыщая его фольклором. Пословицы, поговорки, притчи — все, что характерно для языка народа, обильно присутствует и в речи героев, и в авторской речи. Присутствует не нарочито, не как некие довески к мысли действующего лица, нередко они — сама суть мысли.

Можно сослаться на один пример. В главе «До всего тебе в мире дело» (книга первая, часть первая) происходит беседа между молодым Стенькой и старым беломорским рыбаком. Стенька рассказывает старику «обо всем, что успел повидать по пути на Север». О виденных им обидах и бедах простого народа, о том, что крестьянам осталось либо бежать на Дон в казаки, либо, как «дикой бабе», уйти в разбой, жечь поместья, грабить и убивать богатых дворян.

— Разбойничать что комаров шлепать, — поучающе возразил старик. — Слушь-ко басенку, может, на что сгодится. Шли два товарища по лесу да присели. Силища мошкары налетела на них, жалит, язвит — беда! Один как учал супостатов шлепать, всю рожу себе изнелепил — а их все богато, так и зудят… Другой натащил сучья, костер запалил да так всю их скверность и выкадил… Вот и суди! — добавил рыбак, подмигнув Степану.

— Где ж большого огня взять? — спросил казак.

— А ты сам, молодой, поразмысли!..

Большой подъемной силой обладает эта маленькая рыбакова притча, по-особому высвечивает она и фигуру старика, и фигуру молодого Разина. Указует Стеньке дорогу, подобно той звездочке, что «казала» уцелевшим участникам псковского восстания путь на Дон.

Стилевой фольклорный пласт в общей художественной ткани «Степана Разина» весьма ощутим, порой он окрашивает собой все повествование.

Талант, умение и огромная работа — вот что обеспечило успех автора «Салавата Юлаева», «Острова Буяна», «Степана Разина». В его архиве есть признания, что отдельные главы произведений он переписывал по десяти и даже по семнадцати раз. Больше семнадцати, замечает он иронически, не было, но по семнадцать было…

Писатель, пишущий на исторические темы, не может не проецировать историю на современность. Выбор эпохи, ее изображение — не модернизация, а угол зрения на события — отвечают, должны отвечать! — потребностям настоящего, жизни современного писателю общества. Так проецировал историю на нашу современную действительность Степан Злобин. Пафос неукротимой борьбы народа за счастливое будущее — борьбы многотрудной, героической — доносят до нас романы художника. Этим прежде всего они и ценны для читателя.

И.Козлов

<p>ЧАСТЬ ПЕРВАЯ</p><p>«ОРЛЕНОК»</p><p>Донское утро</p>

В смутной мгле сентябрьского холодного рассвета два всадника — станичный казак Тимофей Разя и его пятнадцатилетний сын Стенька — скакали на лошадях. Они ехали уже третьи сутки от своей Зимовейской станицы вдоль Дона к низовьям, где на острове был расположен казачий город Черкасск.

Седоусый Тимош Разя не раз бывал ранен в битвах с татарами, турками, шведами, поляками. Теперь, под старость, одна из ран, нанесенная татарской стрелой еще при азовском осадном сидении, разболелась и не давала старому казаку покоя. Он обращался к знахаркам Дона и Запорожья — никто не мог унять нудной боли. По совету соседей казак решился испытать последнее средство: дойти пешком до Белого моря и поставить свечку перед мощами соловецких угодников Савватия и Зосимы. На Дону говорили, что это средство иной раз помогает лучше припарок и наговоров.

В казачью столицу Разя скакал, чтобы взять в войсковой избе проходную грамоту через Москву до Белого моря.

За три дня скачки Стенька осунулся. Его цыганское, загорелое лицо вытянулось, черные кудри от пота прилипли ко лбу, но темно-карие глаза, как всегда, сверкали задором.

Они ехали по правому берегу Дона. Город был уже близко. Под крутым бережком, недалеко, была паромная переправа. Если бы не туман над рекой, они уже увидали бы город.

Всадники свернули с наезженной ухабистой дороги на плотно утоптанную верховую тропу, пересекая щетинистую осеннюю степь у изгиба реки…

Перейти на страницу:

Все книги серии Степан Разин

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза