Степан Разин. Книга первая

— Ты, Тимофейка, садись да молчи! — в первый раз вмешавшись, остановил Сергей. — Слышь, Стяпан Тимофеич, — обратился он к атаману, — нам мужиков бросать не лады! Надо послать к мужикам есаулов.

— Тебя, что ли? — резко спросил Разин.

— А что ж не меня? Возьму полсотни ребят, под Паншин сгоняю на лошадях, челны переволочь пособлю да сведу на низовья, а там тебя в море нагоним…

— Хошь атаманом стать?

— А чего ж мне не стать?! Ты не примешь к себе — и сам ватаманить учну!.. Ну-ну, ты не серчай, помиримся! — сказал Сергей, заметив, что Разин ревниво нахмурился. — Ты, Стяпан, сам почуй: мужик на тебя — как на бога, а ты от них рыло воротишь! Их там перебьют, а мы перед богом ведь станем в ответе…

— Ну, черт с тобой, убирайся! — сказал Степан. — А повесят — себе пеняй. Ждать не станем!

— Да, Стяпанка, да ты не жди! Пошто нас дожидать?! Мы и сами к тебе поспеем! — горячо уверял Сергей. — Нам бы только, не мешкав, пуститься, пока караваны с Москвы не идут!..

— Вишь ты, Кошачьи Усы, кую смуту в моих есаулах сеешь! — сказал Разин Тимошке и потянул его за ухо…

Яицкий городок кипел сборами.

Каждый день спускали в воду готовые, заново просмоленные и оснащенные суда, и тотчас в них начинали возить сушеную рыбу, пресную воду, порох, свинец, ядра, устанавливать фальконеты.

По всему городку хозяйки топили печи, пекли хлеба, резали их на малые жеребья и сажали на ночь обратно в печки — сушить сухари для походов. Мешки сухарей возами возили к стругам.

Конники готовились расставаться с конями; пешие, сухопутные люди, многие с робостью, покидали твердую землю, чтобы надолго отдаться причудам воды и ветра…

Донские, волжские, астраханские и местные яицкие рыбаки стали среди казаков в чести больше всех других. Они умели справляться с волной и ветром, иные из них не раз возвращались с моря, куда бывали занесены бурей, знали отмели, острова и глуби. Они учили разинцев разным морским наукам.

— Узел бывает «бабий» — глухой, а то растяжной — «прямой» узел, тот больше для снасти идет, — поучал рыбак, исплававший все Каспийское море, побывавший в плену и в работе у персов и ухитрившийся бежать. — Ино дело «петельный» узел — тот вяжется репейком, вот эдак… Гляди, голова, гляди… «того долюшка на море зла, кто не может связать узла!..» А то узелок захлестом, вот эдак, смотри… Ну, сам завяжи, а я теперь погляжу, как оно у тебя ныне выйдет…

Иные учили грести веслами, когда судно идет «снаветру» — на откос, и «сподветру» — в кручу волны.

В каждом струге разделяли гребцов на загребных, рядовых и крючных, учили владеть кормовым веслом, травить и вытаскивать якоря, латать паруса и накидывать свальные крючья, цепляясь в бою за края вражеских кораблей…

Атаманы решились идти в шаховы земли «за зипуном», разжиться добычей и грянуть толпою на Дон, разгонять домовитую старшину.

Все было почти готово к отплытию. Три тысячи человек сбирались в путь по морским волнам. Но на грех в последние дни в устье Яика разыгрался супротивный морской «нагон». Нагоняя в реку соленой воды до самого городка, он вздымал высокие пенные гребни и устрашал новичков.

— Постой, Тимофеич, лобач уляжется — тогда и пойдем, а может, и поветерь дунет, то славно бы плыть! — уговаривали бывалые каспийские рыболовы.

Но противняк не хотел успокоиться и дул неделю подряд.

Сергей Кривой вышел с сотнею конных к Камышину, чтобы там перейти через Волгу к мужицкому стану у Паншина-городка. Каждый из казаков Сергея взял по две стрелецкие пищали, кроме своих коротких мушкетов.

И вдруг от Сергея примчал вестовой казак. Кривой сообщал, что встретил в степи дозор воеводской рати, которая движется к Яику. Стрелецкий дозор сдался Сергею и рассказал воеводский замысел: окружить городок и с суши и от морских островов.

Не дождавшись попутного ветра, разинцы сели в струги и, на веслах покинув устье, вышли в бурные воды косматого и седого Каспийского моря…

Казацкая присуха

В первое время бабка не требовала, чтобы стрелецкая вдова ей помогала в корчемных делах, жалела ее во вдовстве. Но минуло полгода, и установленный срок печали, на бабкин взгляд, кончился. Старая корчемщица попросту приступила к Марье:

— Хоть бы вышла к гостям разочек да доброе слово сказала! Кручиной себя загубишь, и мне убыток… Я в гроб гляжу. Как одной-то во всем справляться? А гостю много ли надо! Ты чарку пригубишь, взглядом его подаришь — он и снова за чарку возьмется: и ты попользовалась винцом, и старухе доходу! Выйди, выйди к гостям-то! — не раз звала корчемщица.

Маша не шла.

— Сыч сычом, прости господи! Право, не знаю, откуда на шею колода старухе свалилась! — ворчала бабка. — Иная бы во вдовстве и сама зажила богато, и бабку на старости лет ублажила достатком. А тут — ни сана, ни мана, ни бес, ни хохуля!.. Приехал купец кизилбашских товаров куплять, деньжищ у него — хошь лопатой, хошь граблями… Вечор приходил и ныне опять приберется. Вышла бы, краля, да бровью одной повела. Он плешивый: плешивцы все блудни. Ему моргнешь — он и рупь тебе в пазушку, а чарку пригубишь, в уста поцалуешь — богата станешь!.. Что жить за чужим-то горбом!..