Степан Разин (Книга 2)

– Чего-то ты, как перед смертью, заветы даешь, Степан! – покачал головою Ус, лежавший рядом с Разиным на ковре. Он приподнялся на локоть. – С таким-то сердцем, Степан Тимофеич, не ходят в дорогу, а то ведь и вправду тебя побьют!..

Ус потянулся к кувшину, налил вина в кубок, но рука не держала тяжести, он пролил вино на скатерть, расстеленную среди ковра. Федор Шелудяк, бывший третьим в этой ночной беседе, схватил горсть мелкой толченой соли, поспешно засыпал пятно.

– Дай-ка я наливать стану лучше, – с досадой сказал он Усу.

Василий молча отдал ему кувшин.

– Я с легкой душой выхожу на Волгу, Лавреич, – возразил атаман. – А все же надолго мы расстаемся. Мало ли что впереди. Не впервой мне с дворянами биться: на Украине бил их. Силы в проклятых много. Казны у них много, пушек, мушкетов. Не сразу-то их одолеешь. А к нам-то народ без ружья идет. Людей бы хватило, а ружей где взять? Народ приходить к вам станет – вы всех принимайте, копите людей. К ружью обучайте. Кто лишний – ко мне в верховья их шлите... Да еще ты, Василий, за своими гляди: ковры азиатские дюже полюбят, скатерти шитые. Иному ведь скатерть станет и друга дороже...

Шелудяк покосился на кучку соли, которой засыпал пятно, покраснел.

– Про меня ты, батька? – спросил он.

– А хотя про тебя, – согласился Разин. – Другой ведь в лаптищах к тебе приберется, Федор. Ведь ты атаман. К тебе всякие люди пойдут. А ты устрашишься: ковры, мол, загадят – в сенцы лишь пустишь!.. Таков атаман от народа ушел, во дворяне залез!..

– Я мужик, Степан Тимофеич, мужицкого званья не гнушаюсь, а что живу в воеводском доме... – вспыхнул Василий.

– Не про тебя я, Василий! Я Федьке сказал. Вижу, он полюбил ковры-то!.. И ты не мужик уж больше, Василий. Ныне ты атаман великого Астраханского казачьего войска. Буде послов к тебе кто пришлет – и ты принимай атаманским обычаем: пусть тебя под руки есаулы к послам ведут, впереди бунчук несут, брусь на подушке... Шапки первый перед послами не скидывай, ног не труди, сиди, без нужды не вставай...

– Какие ж послы?! – засмеялся Ус, представив себя в таком важном виде.

– Ты Волгу держишь. Кизилбашцы наедут, станут проситься в Москву али в Нижний да на Дон. Ты им не груби, держись как хозяин. А ты, Федор, – повернулся Степан в сторону Шелудяка, – ты отнюдь их не грабь. Не поладите миром – велите домой им плыть. Не прежнее время. Мы ныне – хозяева астраханской земли. Нам разбой не пристал!.. Может, немцы каких земель через Дон приедут к кизилбашцам проситься. Их не пускайте. Пусть в Астрахани торгуют...

– Во здравье! – сказал Василий, подняв свой кубок.

– Нельзя ведь, Василий, тебе. Язвы хуже пойдут. Сказал тебе лекарь – нельзя, – остановил Степан.

– Да как же мне за удачу твою не удариться чаркой! – воскликнул Василий. – Ведь сам я идти хотел с тобой. Так хотел!.. Не судьба!..

Три кубка ударились над ковром. Атаманы пили.

Вошел Наумов.

– Тимофеич! Пора, – позвал он.

Степан встал с ковра, подтянул кушак...

Они сели в седла. Василий поехал их провожать в колымаге. Степан Тимофеевич ехал с ним рядом шажком, не спеша, чтобы поменьше трясло Василия и не так сильно мучили язвы.

Город лежал за мутной дымкой едва забрезжившего рассвета, но народ шел по улицам, поспешая. Женщины несли белые узелки, как на пасху. Все текло к берегу Волги, где уже стоял наготове к отплытию караван в две сотни стругов и бессчетное множество мелких челнов... Здесь слышался многоголосый говор, перекличка, крики людей, грузивших в струги последний припас.

Волга поблескивала свинцом, в который уже кое-где упали искры зорнего отблеска. Розовый отсвет окрасил и лица людей. Женщины обнимали в толпе мужей, уходящих в поход, совали им узелки с пирогами. Подъехало воза три с арбузами. Казаки их расхватали. Татары, хозяева этих возов, едва успевали без счета совать в кишени казацкие деньги...

Разин, Наумов, Чикмаз, Сукнин, старый Серебряков и Федор Шелудяк столпились возле Василия у городских ворот, глядя на то, как кончают грузить караван.

Ус держал Разина за руку своей горячей, костлявой рукой.

– Слышь, Степан Тимофеич, – вполголоса говорил Василий. – Ты теперь не казацкий донской атаман. Ты атаман народа всего, Руси атаман. Бойся, Степан, раздору. Казаки твои гордятся перед крестьянами. Не стало б беды от того. Не давай мужиков в обиду.

– Все будет ладно, Василий! – пообещал Разин, сжимая его руку. Он поглядел на лицо Василия и понял, что тот уже не жилец, что больше им никогда не видаться.

«Эх, Василий! – подумал Степан Тимофеевич. – Найду ли другого такого-то друга, как ты! Голова у тебя, Василий!» Он хотел сказать это вслух, крепче сжал горячую руку друга...

– По челна-а-ам! – закричал в этот миг Наумов.

– По челна-а-ам! – подхватили по берегу крикуны.

И все всколыхнулось.

Атаманы обнимались, прощаясь с теми, кто оставался.

По берегу поднялся пуще нестройный галдеж. Кто-то кого-то искал напоследок в толпе. Женщины плакали, цепляясь за своих казаков. Где-то пронзительно, жалобно завизжала собака.