– Воевода где?! – грянул над ухом боярина голос из темноты. – Там князя Михайлу Никитка Петух порубил!..
Держась за живот, опираясь на руку конюха, бесконечными улицами под ливнем брел воевода к собору.
Дул холодный, пронзительный ветер с моря. Молнии раздирали небо огнем от края до края. Ливень хлестал с невиданной силой, вмиг заливая факелы. По лицам людей, за одежду лилась вода ведрами, но никто не искал укрытия.
Толпа бушевала на улицах, рубила ворота, ломилась в какие-то двери...
– Наш праздник, робята! – кричали по улицам.
– Выбивай дворян из домов!..
– Бей подьячих! – слышались крики сквозь шум бури.
– Крапивное семя бе-ей! Бе-ей!
Раздавались скрежет железа, стрельба, лай собак, стоны, крики...
Какие-то люди внесли воеводу в собор, положили на каменные плиты пола у самого алтаря. Прозоровскому было все безразлично. Он чувствовал только слабость и боль. В соборе было темно. Вспышки молний вдруг вырывали из мрака собора лики икон, испуганные лица сбежавшихся в церковь дворянских жен и детей, купцов с семействами, приказных дьяков и подьячих, попов с попадьями, с детьми... Женщины и ребята плакали, прижимаясь друг к другу, в страхе крестились. Стонали раненые дворяне, принесенные со всех городских стен и с улиц в божий дом как в убежище, в котором их не коснется рука злодеев...
Перед глазами Прозоровского молнии озаряли отрубленную голову Ивана Предтечи на золотом блюде. Предтеча был «ангел» Ивана Семеныча. Воевода хотел помолиться ему, но рука ослабла и не поднималась ко лбу.
«Придут и меня... вот так же...» – подумалось воеводе, но мысль не испугала его. Если не казнит Стенька Разин, то царь казнит...
«Как же ты город мой отдал ворью-бесчинникам?!» – спросил его знакомый голос царя. От страха перед царем воевода очнулся. Понял, что пригрезилось в забытьи... «Как же я город-то отдал?!» – подумал он сокрушенно.
Ливень кончился. С улицы засветились огни разожженных факелов...
«Ворвутся сейчас и сюда!» – с тоской обреченности подумалось Прозоровскому.
Истошная слабость охватила его от боли в животе, от ощущения безнадежности раны, от страха и горя. Он закрыл глаза в забытьи. Перед глазами плыли цветные круги. В ушах стоял звон. Вдруг воевода услышал из-за двери, с Соборной площади, зычный знакомый и торжествующий голос:
– Здравствуй, народ астраханский!
И толпа народа откликнулась ему кличем восторга.
Помчались гонцы
Боярин Богдан Матвеевич Хитрово приехал к Одоевскому в приказ Казанского дворца {
– Что ж ты, боярин, в приказ?! Доброе ли то место такого великого гостя принять? Ты бы домой пожаловал, и я рад был бы тебе угодить!
Сухощавый стройный старик с острыми бегающими глазами, с черной серебрящейся, будто бобровою, бородой быстрыми шагами прошел, резким движением сел на указанное место, недовольно взглянул на отворенную дверь, и хотя ничего не сказал, но Никита Иванович понял и сам, затворил дверь... Хитрово снял с головы тафейку, вытер платком лысую голову...
– Дело великое, ждать-то невмоготу, князь Никита Иваныч! – пояснил он причину своего приезда в приказ. – Разорение пришло на меня...
Одоевский отвел в сторону косой взгляд. Старый боярин славился алчностью, и разорить его было не так легко: по всем концам просторного Русского государства лежали его земли – пашни, леса и широкие невспаханные пастбища. У Богдана Матвеевича были свои рудные промыслы, реки и озера с рыбными ловлями, табуны коней и стада овец, поля, засеянные коноплею и льном; житницы его ломились от хлеба, и при нужде он мог накормить в осадный год несколько городов. Он продавал иноземным купцам пеньку, мед, воск, кожи, поташ, смолу, деготь.
– В чем же твое разорение, боярин Богдан Матвеич? Чем могу пособить?
– Черемиса ворует, боярин... Ветлужская черемиса напала на будны майданы в лесах, разорила станы. Приказного моего человека сожгли в печи, двести бочек готового поташу в реку выбили, смолу отвезли на остров и всю истопили огнем – сожгли вместе с бочками... А у меня весь товар запродан иноземным купцам. Вот-вот голландец приедет ко мне за товаром... А прошлый год были нужны деньжишки, я их вперед взял... Купцы с меня станут искать за убытки, а мне-то где взять!.. Разорят!..
– Беда на тебя пришла! – сочувственно сказал Одоевский. – Да с чего же безбожники на тебя воровство такое затеяли? – спросил он, сам хорошо зная все это дело.