Степан Разин (Книга 2)

Синие сумерки опускались на снег. Степан шел один. Под холмом обступила его тишина, словно там, позади, не было нескольких сот казаков и казачек. Мерно хрустел под его ногами морозный снег. По небу летела куда-то к ночлегу галочья стая. Прокаркала, и опять тишина, тишина...

И вдруг подхватила Степана неодолимая вера в себя, в свои силы, в то, что снова найдет он правильный путь.

«Али ратная хитрость покинет меня?!» – подумалось Разину.

Освобожденная от шапки голова его перестала болеть. Разин шел, подняв голову к одинокой звезде, загоревшейся в небе. Морозный воздух бодрил. Мысль атамана жадно искала выхода из неудач... Дворяне отрезали хлебный обоз Фрола Минаева. Хлеб не придет уже со Слободской Украины. А нужен – уж так-то... Ну, прямо... как хлеб!..

До сих пор в Черкасске стояли нетронутые осадные житницы – запас на три года. Снимать с них замки и печати можно было лишь по решенью общего войскового круга. У домовитых в Черкасске тоже был хлеб. Степан понимал, что добром они не дадут его.

«А пошто безотменно добром?! Как взять – так и взять: хоть силой, хоть с пытки...»

Надо было любой ценой выдать хлебное жалованье, захватить Черкасск, снова привлечь к себе всех казаков и, пока не успели прийти воеводы на Дон, сойтись с астраханцами...

Разин досадовал на Семена Лысова, который, покинув Черкасск, когда Степан упрекнул его, нашел оправдание в том, что, мол, черкасские городские ключи он не отдал Корниле.

"Не мешкав возьму Черкасск, – думал Разин. – А что там Прокоп наплел – все пустое! Откуда ему атаманской сметки достать?!

Мы нынче с Федькой да с тезкой Наумычем вечерком прикинем, разберем-ка, почем чего на торгу... Ежу, Дрона Чупрыгина, Сеньку тоже к себе призову – разумные есаулы. А все же разумней всех дед Черевик; стар атаман, а троих молодых за кушак заткнет!.. Воевал на веку довольно!.."

Степан не заметил и сам, как с этими мыслями окрепла его походка. Увидев тропу на снегу, он ступил на нее и бодро свернул к дороге, где в сумерках зачернела толпа выходивших с погоста людей.

Из-за кустов навстречу ему выехал вдруг Прокоп, ведя в поводу коня.

– Садись-ка, Степан Тимофеевич, Фролово наследье – Каурку тебе я привел, – сказал он. – Неладно тебе одному: ведь черкасские тут!

– Да ну тебя! – отмахнулся Разин. – Со Фролом проститься они прискакали.

– Брешут! Не к похоронам они. Петруха признался, – буркнул рыбак.

– Чего им? – вскочив в седло, спросил атаман.

– Чехарда! – махнул рукою рыбак. – Свара в Черкасске: Корней – на Михайлу да Логина, те – на него, Корнила прислал их...

– Чего же они? – оживился Разин.

– Молит Корнила, чтоб ты его принял, будто бы хочет держать совет, как Дон боронить от бояр, будто Корнила хочет Мишку да Логинку задавить и просит тебя не помешкать, покуда лед держит...

– А ты что?

– Послал их к чертям. Корнилу я знаю!..

– Ты, Прокоп, воли много забрал у меня! – строго сказал ему Разин. – Дон горит – разумеешь?

– Мы вот с тобою по Дону едем, и Дон не горит, – опустив по бычьи голову, возразил Прокоп. – А тебе не сгореть бы с такими дружками!..

– Постой-ка ты, не мели, – нетерпеливо остановил Степан, – скажи им, что я повелел Корниле приехать.

– Ну, ты, атаман, с такими делами иного посла найди! – огрызнулся Прокоп.

– Чего-о? – возмущенно воскликнул Разин.

– Иного сыщи, говорю, а я не посол к домовитым! – упорно ответил предатель.

– Указывать будешь мне, бесноватый дурак! – рыкнул раздраженный Степан.

Он подхлестнул коня и, оставив Прокопа, на рыси догнал казаков, разъезжавшихся с кладбища.

Хитрость на хитрость

Степан Тимофеевич указал жене застелить столы лучшими скатертями, выставить побогаче кубки и блюда, не жалеть привезенных в дар Фролом Минаевым наливок, медов и настоек, чтобы получше принять Корнилу с его есаулами и ближними казаками.

Степан не хотел сам говорить с братом.

– Спроси скомороха Фролку, как надо у них. Он много терся в Черкасске – ведает, что на пирах любо Корниле.

Получив через Алену Никитичну приказ брата, убитый и оробелый Фролка в один миг ожил, почувствовав себя снова чуть ли не атаманом.

– Да кто же так ветчину кромсает?! Эх, ты-ы! Оглобля! – покрикивал он на одного из казаков, данных ему для помощи. – Меды да наливочки тоже любят уряд. У них свои атаманы да есаулы, подъесаулы, десятские, – поучал он Алену. – Горилочку старую пенную – передом: она в питии – войсковой атаман. Постой-ка, глоточек отведаю... Эх, хороша!.. Травничек рядом душистый, а наливочки – значные казачки, нарядные, в алых ленточках, – ставь тут, насупротив, рядком вишневочка – атаманша... Сливяночка – войскова есаулиха... А мед-то, мед – войсковой казначей – ему место!..

Когда случалось проходил Степан, Фролка смолкал и старался скользнуть неприметно в кладовку или за чем-нибудь выйти во двор...

Серебряные ковши, кубки, братины громоздились горой, выставляемые из тяжелого сундука.

К столу подошел Степан, поглядел на посуду.

– Сколь крови казацкой на них запеклось, – указал он на кубки.

– Да что ты, Степанка, все мыты! – встрепенулась Алена.

Степан усмехнулся, обнял ее за плечи.