Степан Разин (Книга 2)

Все, все миновалось!.. Прежняя сила влилась в упругие икры Степана, когда он оперся о стремена, ветер ожег морозцем лицо... Жизнь летела навстречу...

С седла он опять поглядел Алене в глаза, – глаза, как синее небо... – присвистнул и полетел, избоченясь, перегоняя своих казаков.

– Батька, батька в седле! Гляди, сел! Гляди, скачет!.. Ну, стало быть, здрав! – пролетело между казаками.

А он обогнал весь их строй и выехал наперед. Наумов с двумя веселыми есаулами поспевал за ним с белым мятущимся по ветру бунчуком...

В белой бескрайней степи вдоль Донца после недавних метелей дорога, которую не успели заездить, едва заметно бежит на холм, с холма снова вниз и опять поднимается в горку. По сторонам то вздымаются, серебрясь на солнце, сугробы, то низко стелется снежная пелена и щетинки сухого ковыльника в ветре мотаются, не покрытые снегом...

Вон далеко-далеко в степи показались какие-то всадники, сани... Должно, в Кагальник откуда-то новые скачут, не то казаки с верховьев Донца.

Степан чуть присвистнул коню и понесся вперед...

Нестройной ватагой навстречу скакали казаки с верховьев. Солнце садилось в степи и било в глаза золотыми лучами, так что слепило зрение и мешало видеть... Встречных скакало с сотню.

– Стой! Стой! – понеслось им навстречу.

Черт знает ведь, что за народ по степи. Там тоже играет по ветру казачий бунчук.

Не Минаев ли снова?!

Махнули условленно бунчуками, перемахнулись саблями... Дали по выстрелу из мушкетов... Узнали: свои!

Уже без опаски съехались казаки. Замелькали знакомые лица. Встрепаны, окровавлены, в ранах, кто как попало одет; несмотря на мороз, иные в одних лишь кафтанах, закутаны в конские чепраки, молча сгрудились на дороге...

Есаул Сеня Лапотник выехал наперед.

– Что стряслось? – спросил его Разин, и холод уже пошел у самого по спине...

– Беда стряслась, батька! – глухо ответил Сеня. – Побили нас воеводы.

– А Фрол? – через силу, тихо выдавил Разин.

– В санях, атаман, – указал лишь глазами Сеня.

Разин тяжело и неуклюже пополз с седла. Наумов успел подхватить его под руки. Неверной походкой направился атаман к саням, укрытым медвежьей полостью. Оседланный каурый конь без привязи шел за санями.

Казаки расступились, давая Степану дорогу. Ездовый, склонясь с облучка, откинул полость в санях. На сене, выпятив к заходящему солнцу русую бороду, навек запрокинув большую кудластую голову, с нерастаявшим инеем в волосах, лежал мертвый Минаев...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПОДБИТЫЕ КРЫЛЬЯ. Скошенные надежды

Все южные городки по Донцу внезапным ударом занял Волконский. Казаки были разбиты, бежали, спасаясь, на Дон. Над местными горожанами, над крестьянами и стрельцами дворяне чинили расправы.

Тульский поход был провален...

Степан возвратился к себе в Кагальник. Покойника до утра положили на лавку, где прежде лежал Степан. В застывшую руку вложили свечу.

Не верилось. Разин молча сидел возле убитого друга, сумрачно глядя в трескучий огонь восковой оплывавшей свечи. Алена Никитична плакала тоже молча и безутешно. Ей казалось, что это ее несчастная доля: если б она не поехала с мужем, такого несчастия не стряслось бы. Она не хотела и слышать о том, что Волконский разбил казаков уже почти неделю назад.

С улицы был слышен стук топора. Там ладили гроб атаману. К рассвету хотели внести в землянку, да был он длинен и широк, а двери землянки узки. Пришлось выносить покойника. Поставили гроб посреди двора. При тихом морозе ровно горела в мертвой руке свеча. Две свечи – в изголовье гроба.

На крышку гроба казак прибивал атаманскую саблю, два пистолета и шапку. В ту руку, где свечка, вложили Минаеву крест, в левую – атаманскую булаву. Он лежал, приодетый в нарядный алый кафтан с жемчужными пуговицами. На высокий лоб опустились несколько одиноких снежинок и так, не растаяв, лежали на лбу.

Минаиха, привезенная на других санях, плакала, припав к ногам Фрола, причитала голосисто, визгливо и вдруг выводила тонкую, нежную нотку, как будто свирель...

Утром начали приезжать казаки из Ведерниковской и Кагальницкой станиц, приходили казачки. Глядели, вздыхая, в красивое мертвое лицо атамана, смотрели с сочувствием и любопытством, как убивается и плачет его атаманиха.

Степан осмотрел могилу, которую рыли на острове. Несмотря на мороз, на дно ее сквозь песок просочилась вода.

– Какая тут, к черту, могила! Тут раки сожрут мертвеца! – недовольно сказал он. – А будет высоко весеннее половодье – и вымоет с гробом... Айда на станичный погост, там на горке копайте...

Вскинув лопаты и ломы на плечи, казаки покорно пошли на берег.

– Могилка ненадобна, то бы засыпать!.. Примета худая – пустую могилку кидать: еще мертвец будет! – сказали в толпе любопытных, собравшихся возле могилы.

– Старухины враки! – одернул Степан. – Пусть остается яма...

После полудня приехал с погоста казак сказать, что могила готова.

Восьмеро казаков подняли тяжелый некрашеный гроб, по донскому льду понесли к Ведерниковской станице... За гробом никто не вел Фролова Каурку. Он сам шагал за хозяином, время от времени только вытягивал шею и нюхал край гроба.