Степан Разин (Казаки)

Тем временем конница стала станом на другом берегу. Здесь край был уже заселённее, и по самой луке были уже довольно значительные селения, как Рождественское, Выползово, Ширяев Буерак, Моркваны… Стоявшие тут некогда татарские и болгарские селения давно уже исчезли без следа. И казаки не могли досыта надивиться красоте и богатству края…

– Ну, полковник, тут мне надо в сторону маленько с казаками понаведаться… – сказал, отдохнув после перехода, Ивашка Черноярец. – Я не надолго.

– Ну, что ж, валяй!.. – попыхивая своей трубочкой, отвечал Ерик.

И, выбрав себе с полдюжины добрых казаков, Ивашка поскакал к Усолью. Места тут были всё уже знакомые. Под селом Новый Теплый Стан, что на Брусяном ключе, Ивашка повстречал двух бортников знакомых, Федьку Блинка да Спирьку Шмака.

– А-а, гора с горой!.. А что, ребята, старец Левонтий всё тута?

– А куды ему, стервецу, деться?… – отвечал Блинок, весёлый паренёк с косыми глазами. – Одно время жил он на берегу, на Волге, ну только теперь там заступил его старец Лука Беспортошный, а с ним десять детёнышев…

Казаки заржали.

– Что это вы как непригоже прозвищу-то ему дали? Чай, старец, лицо духовное, наставник душ наших…

– Его все так зовут… – засмеялись бортники. – Потому он как за рыбачью снасть, так первым делом портки долой: эдак, говорит, куды способнее. Ну, а между протчим, обделистый монах: срубил на берегу баньку да и берёт с проезжающих по полуденьге с головы. Известно, в путине-то оно гоже попариться, вот и несут ему денежки со всех сторон…

– Оборотистый монашек!..

– Им никоторому перста в рот не клади, откусят – и не заметишь… – сказал Спирька, веснушчатый, но ловко сбитый паренек во всём домотканом и в ловко прилаженных лапотках. – Ты погляди тут какие Палестины земли-то вокруг, а всё монахи расхватали: то Чудова монастыря, то Новоспасского, то самого патриарха… Не зевают!.. И боярин Морозов, свояк царёв, такой кус ухватил, завалишься… Ну, а всё же супротив отцов духовных никто сустоять не может…

Это было правда. Высшее духовенство и монастыри хватали себе земельные угодья, где только могли. Патриарх Никон первый подавал пример этого безграничного стяжания: до него патриарших крестьян было десять тысяч дворов, а после него осталось двадцать пять тысяч. Светская власть, цари московские очень косились на это засилье батюшек, на это сосредоточение в их руках огромных земельных богатств, и много раз пытались бороться с этим, но попики весьма цепко держались за свои землицы и не останавливались решительно ни перед чем, чтобы отстоять их. Стоило Ивану III чуть призадуматься над этим вопросом, как Иосиф Волоцкий, один из величайших погубителей духа Христова в Православной Церкви, сразу же публично заметил, что над царем могут царствовать и скверные страсти, и грехи, и лукавство, и неправда, и гордыня, и ярость, и неверие, и хула, – тогда царь не только не Бог, но даже и не Божий слуга, но дьявол, и не царь, но мучитель. И несмотря на то, что Иван III был человек крутой и смелый, который не побоялся бросить вызов могущественной Орде, несмотря на то, что царя в этом деле поддерживал кроткий и чистый Нил Сорский со своими заволжскими старцами, которые настаивали на нестяжании и на том, чтобы иноки «кормили бы ся рукоделием», то есть жили бы от трудов рук своих, победил всё же Иосиф Волоцкий, и грозный Иван III должен был убраться в тараканью щель. Князь Курбский указывал на опасности этой жадности батюшек – бесплодно: и Иван IV не мог поделать с батюшками ничего. В числе условий, поставленных польскому королевичу Владиславу при избрании его царём московским, было и требование о полной неприкосновенности имуществ и доходов попиков. То же определённо было поставлено на вид правителям и уставной грамотой 1611-го года. В 1648-м году люди всех сословий подали Алексею Михайловичу челобитную, чтобы он отобрал у духовенства все вотчины, неправильно им приобретённые, но и Алексей Михайлович справиться с батюшками не мог, ибо Никон указывал православным, что власти небесные, сиречь духовные, преизряднейше суть, нежели мира сего или временные, и потому имат царь быти менее архиерея. И в самый чин православия батюшки ввели такую жемчужинку: «Все начальствующий и обидящии святыя божия церкви и монастырёве, отнимающе у них данные им села и винограды, аще не престануть от такого начинания, да будут прокляты…» И в одном синодике, сохранившемся от тех времён, есть на полях пометка для дьякона: «Возгласи вельми!..»

В результате такой настойчивости батюшек было то, что Адам Климент, посетивший Россию еще в 1553-м году, писал, что монастырские имения составляли о ту пору одну треть всего государства!..