Степан Разин

– Осатанел? – засмеялся Степан громко, довольный, что он производит такое впечатление. – Подайте ему добрый стакан водки, – авось очухается… А ты, живодер, – обратился он к хирургу, – иди лечи моих раненых… И ты иди на «Орел»… Немцы, они дошлые, пригодятся… – пояснил он своим собутыльникам. – Ну, не отсвечивайте…

А по взбудораженному городу уже ездили бирючи, объявляя, что в Астрахани вводится казачье устройство и чтобы весь народ сейчас же выходил на берег выбирать должностных лиц и принести крестное целование на верность новому порядку. Грабеж продолжался, во всех кружалах звенели гусли, свистели дудки и сопели, разливались волынки, стучали накры и барабаны, дикие крики ошалелых от бессонной ночи, крови и вина людей, где-то горело, воронье испуганно кружилось над городом, и среди невообразимого смятения, одни испуганно, другие радостно, астраханцы стягивались на берег. Торжественно верхами приехала вся – пьяная – старшина казачья. Атаманом городовым по крику казаков сразу был выбран Васька Ус, – несогласных не оказалось, – недолго канителились и с выбором других должностных лиц. А потом началась присяга великому государю и его атаману Степану Тимофеевичу и чтобы войску казацкому прямить и всякую измену выводить. В таборе Разина уже были свои «попы со кресты», которые служили, когда нужно, молебны, отпевали мертвых и проч., но чтобы дело шло поскорее, привлекли и попов городовых. Один из них, только что освобожденный казаками из башни, рыженький о. Силантий замялся было: в делах веры попик был щекотлив. Но новый порядок для укрепления своего требовал прежде всего суровой дисциплины, и по знаку Васьки Уса казаки схватили тощего попика и со смехом, раскачав, бросили в Волгу…

Пока шло крестное целование, с кружал на телегах доставлены были бочки с вином. Целовальники, втайне обмирая, кричали, чтобы все подходили выпить… И вдруг на одной из телег выросла сильная фигура Степана. Он поднял руку. Возбужденный галдеж многотысячной толпы сразу спал. И Степан высоко поднял золоченый кубок и громко во весь голос грянул:

– За здравие великого государя!..

Толпа яркая, многоцветная, восторженно заревела.

Степан одним духом опорожнил кубок и швырнул его в волны.

Толпа ревела…

Васька Ус опустил глаза: он был смешлив…

XXII. Новая власть

Прошел шумный и богатый дуван. Было много крика, ссор и даже драк. Началось беспробудное пьянство… Несмотря на нестерпимую жару – степь точно горела, – Степан со своими есаулами и другой старшиной в богатых нарядах, на прекрасных конях ездил по городу и отдавал черни на муки всех тех, кто ей был неугоден, иногда потому, что в самом деле люди эти вредили в свое время беднякам, а иногда и просто так. И людей резали, «сажали в воду», – то есть топили, – а иногда рубили им руки или ноги и так, обрубками, пускали их ползать на потеху пьяной от воли, водки и крови толпе. И новоявленные казаки, астраханские посадские, свирепствовали много более казаков природных, сердце которых до некоторой степени привыкло уже к воле, уже насытилось местью и искало более всего благ материальных. Новички-казаки не уставали требовать крови, а их жены, бабы посадские, изводили жен убитых служилых и дворян, «ругающе всячески и называюще изменничьими женами». И чтобы спасти себя, детей, близких, часто эти вдовы выходили поскорее замуж за казаков. Венчали, впрочем, не только вдов, но иногда и от живых мужей, как это было с женой приказного Алексеева, которая вышла замуж за какого-то казанца. А когда попы отказывались венчать такие пары, то их незамедлительно топили. Но всех лучше отличился новый астраханский воевода Васька Ус: он женился на вдове очень богатого гостя, за которой взял великолепное приданое.

Очень неистовствовали астраханцы против тезиков, т. е. персов: им было непереносно, что те позволили себе вмешаться в народное дело и выставили отряд конницы, который столько напортил повстанцам и которому толпа приписывала гибель Тимошки Безногого и Юрки Заливая. Да и вопче нехристи, сволочь… И толпа разнесла персидское посольство, перебила посольских и торжественно, с улюлюканием и свистом, сожгла все посольские бумаги. А самого посла, толстого, сонного человека с короткой черной бородой, густой, как щетка, и носом в виде сливы, толпа привела к Степану. Степан – он был пьян – сам повел перса на раскат.

– Что, бросать нас хочишь? – невозмутимо спросил перс, точно дело это до него нисколько не касалось. – Зачим? У нас, в Иран, много русски ясырь. Лутче меняй народ туда-сюда…

– А и в самом деле… – одумался Степан. – Ежели своих ослобонить из плена, какая слава про казаков пойдет!

Постояв с невозмутимым персом на раскате, Степан спустился с ним вниз, к очень разочарованной толпе, которая уже сладко предвкушала полет толстого тезика с раската.