Степан Разин

Сам Разин уходил берегом с конницей. Шли с ним старинные куренные казаки — две тысячи человек. Прикрывал Разин струги с берега против кочевых улусных татар и калмыцкого тайши Мончака, который встал между Волгой и Доном, перекрывал пути.

В последний раз оглянулся Степан с далеких бугров па Астрахань, и вот уже нет ничего вокруг — ни города, ни астраханских толп, только пылится дорога под копытами коней, да кричат около воды голодные чайки.

29 июля Разин появился в Царицыне. Он прошел сюда из Астрахани по своей казацкой земле. Ему устроили торжественную встречу в Черном Яре, поднесли хлеб-соль, на пути казацкие заставы и сторожи оберегали все дороги. Колокольным звоном встретил Разина и Царицын. Радовалось сердце Разина. Все было хорошо в городе. Атаманы поддерживали в Царицыне порядок, созывали но всем важнейшим делам городской круг, на нем же судили изменников. Жизнь царицынская продолжалась по-прежнему: служили все церкви, торговали все базары, ремесленничали всяких дел мастера, рыбные ловцы выносили на берег свой товар; много стругов и насадов стояло у Царицынских причалов, тянулись с Дона и на Дон подводы станичников. Но и совсем другая жизнь все же текла в Царицыне: не было здесь больше ни воевод, ни приказных, не собирались тяжкие налоги и единовременные поборы, не гнали посадских в шею на разные работы, не было больше в городе мздоимства и взяток. По справедливости и правде судил народный круг. И если шел кто-либо против народа, начинал разное подстрекательство, того тянули на круг, судили, бросали в воду, чтобы другим было неповадно менять справедливую жизнь на неправедную.

Прибыв в город, спросил Степан про своего братана Фролку, был ли, выполнил ли его наказ и где он сейчас. Отвечали ему царицынские жители, что Фролка был сего, Степановой, грамотой, нанял за полную цену у местных возчиков пятнадцать одноконных подвод, поклал на них всю его, Степанову, рухлядь, что досталась ему на дуванах в Царицыне, на Волге, в Черном Яру, и свез ее на Дон, и что, чают они, сейчас Фролка собирается с казаками под слободские города, к Коротояку.

Пожалел Степан, что не застал брата, но и порадовался: идет в силу Фрол, кончил, видно, заглядывать в рот к войсковым властям, сам атаманом становится, выполняет их уговор насчет Слободской Украины.

Прошло несколько дней, а Степан не двигался из Царицына. Вначале отдыхал после долгого перехода, а потом вдруг заколебался, куда идти, что делать дальше. Вроде все уже было решено, переговорено, и все же страшно было отрываться от родных, проверенных мест, идти в неизвестность, замахиваться на все государство Российское. Но и стоять без дела не дали бы ему те, с кем он поднимался против бояр и воевод.

Шумел переполненный повстанцами Царицын, кричали они, что пора уже и на Русь идти, а потом вдруг поползли по городу слухи, что собирается Степан Тимофеевич зимовать на Дону, а уж потом на будущий год ударить по верховым городам и по слободским землям. Потом слухи стали вроде бы подтверждаться: послал Разин гонцов на Дон и велел казакам отстраивать нижний Черкасский городок вместо сгоревшего старого Черкасска. И вдруг кончились досужие домыслы: собрал Разин все свое войско на новый круг. И хотя давно уже решили казаки идти на Волгу, а потом на Русь, говорили об, этом многие речи в Черкасске, Паншине, Царицыне и Астрахани, — все снова начинал Степан: надо еще раз проверить себя, проверить людей, не бросаться в омут очертя голову.

За первым кругом был второй, потом третий. Шел уже август, а повстанцы все говорили на кругах многие речи, а главное, о том, «куда им в Русь идти лучше, Волгою или рекою Доном», ударить ли на Саратов, Самару, Симбирск и выйти на города симбирской черты или пройти через верховья Дона, выйти на Слободскую Украину, поднять за собой цомещиковых крестьян в междуречье Дона и Оки. Сколько об этом было переговорено, и решено было идти Волгою, и снова говорили о том же повстанцы. Верные люди доносили Степану, что ждут его и в Саратове, и в Самаре, и в Симбирске, и в иных городах. А что делать дальше, так и идти пустынной Волгою до Нижнего? Выход же через Слободскую Украину сулил приход в его войско тысяч помещиковых крестьян. Этих только помани волей — горло перережут помещикам и боярам. Опираясь на такую силу, можно было бы идти против любого царского воеводы. А там недалеко и до Москвы, до боярского осиного гнезда. Ударить многими людьми на Москву, взять ее, как взял уже Царицын и Астрахань — не с боем, а изнутри, своими людьми, утвердить по всей Руси вместо боярского казацкое правление, уничтожить все крепости, отменить все тяготы и налоги, разве не об этом думал он все чаще и чаще, когда говорил с простыми людьми — беглыми, «голыми», обиженными. Тогда можно под корень извести насильников, добраться и до Долгорукого. Об этом кричали на кругах посадская голь, беглые крестьяне, ярыжки.