Зато голутвенным льстило, что пришел к ним известный смелый и бывалый казак, удачливый головщик, который знал все ходы и выходы на Москве, и в Астрахани, на Царицыне и у калмыков.
Бродил Разин вместе с голутвенными по Черкасску, задирался, звал голутвенных в поход за зипунами в турецкие и крымские земли, грозил старшине, ежели закроет та для голутвенных низовье Дона и не выпустит их в поход.
Чисто и небогато одетый, но в дорогом отцовском оружии, с утра уже хвативший чарку, Степан говорил голутвенной ватаге на черкасской площади, что настало время самим решать все дела на Дону:
— Хватит, натерпелись мы власти атамановой да старшинской. Старшина норовит стакнуться с Москвой. Ей бы только жалованье государево да покой, а мы хочем служить свою службу великому государю, боронить его украйны, идти походом на бесерменские земли, добывать себе зипунов, а то обносились и запаршивели вовсе голутвенные казаки.
Слушали голутвенные люди речи Разина, хмелели еще больше от его слов, вопили, что готовы они идти со Степаном Тимофеевичем к турецким берегам, а заодно уж вот-вот расправятся с изменной старшиной.
Хмелел от своих речей и сам Степан. Хватит, отсиделся он на печке, теперь дастала и его пора. Чем он хуже прежних казацких атаманов Наума Васильева, или Михайлы Самаренина иди самого войскового атамана многоопытного да трусливого Корнилы Яковлева? Хватит ему выжидать и присматривать из-за угла, спрашивать на каждый шаг изволения Войскового круга. Он сам себе и атаман и круг. Да разве можно теперь жить по старому, когда вся Русь, весь Дон раскололись надвое, когда вольных казаков правят и ловят как зверей, когда любой воевода может за здорово живешь повесить казацкого атамана?
Горька ему стала милость воеводская. Не мог забыть Разин крик и издевку князя Долгорукого. Смутно теплилась мысль при случае достать воеводу, свести с ним старые счеты.
А голытьбы в Черкасске все прибывало. Говорили, что собирал-де Разин в городе людей, желая захватить атаманство в свои руки, свернуть голову старшине.
Беспокоился Корнило Яковлев. Несколько раз приходил он к Степану с увещеваниями, но не стал с ним долго говорить Разин. Просил лишь дать проход его людям к турецким берегам, в остальном же стоял на своем, защищал голутвенный люд, издевался над домовитыми казаками — слугами великого государя. В ответ Корнило Яковлев собрал Войсковой круг, чтобы унять голутвенных, изрядно пригрозить им. Но те даже не откликнулись на призыв войскового атамана. Круг шел сам по себе, а голутвенные шумели поодаль, ругали войсковую старшину, задирались с домовитыми казаками. Дружки Разина горланили только-только сложенную песню про своего новоявленного атамана:
Смехом, криками, дерзкими песнями нарушала голь разговор Войскового круга, расходились домовитые казаки по своим дворам, хоронили добро в подполах и огородах, с опаскою ждали, как повернутся дела далее.
Корнило Яковлев послал тайных гонцов в Воронеж с извещением к тамошнему воеводе, что новое недоброе дело начинается на Дону, бунтуют голутвенные люди и приготовляются к воровству, а к какому, пока неведомо, а он, Корнило, их на низ пускать не хочет, как и указывал великий государь.
Наступил день, и Степан Разин сам пришел к войсковому атаману.
— Отпусти, Корнило, пошарпать турецкие берега, казаки обнищали и обносились. Люди мои уже готовы, а собралось их для этого дела достаточно. Не дашь выхода, сами уйдем, нельзя больше держать казаков в Черкасске, весна подходит, сам знаешь.
Но войсковой атаман не стал даже и слушать. Хотя и опасались домовитые казаки Стенькиных затей, но пока сила была на их стороне. В несколько часов могли собрать они хорошо вооруженное войско, заступить путь к морю. Корнило так и сказал:
— Пойдете силой — собьем вас и выдадим для розыску воеводам.
Пустить голутвенных людей гулять по Причерноморью — означало навлечь на себя великий гнев государя всея Руси. Турецкий султан, слава богу, вел себя смирно, заказывал и крымскому хану нападать на русские украйны, и ссорить Москву с Крымом было казакам не с руки.
Не стал спорить Разин, пришел к своим голутвенным, сказал им, что не пускает на низ старшина, а идти поперек сейчас нельзя: сила одолеет силу.